большевики, рабочий класс и крестьяне, идущие за ними, являются разрушителями государства, что они предают интересы русского народа и в своих узкопартийных целях приносят в жертву интересы России, топчут и продают общенациональные интересы государства. А вот-де они, белогвардейцы и вдохновляющая их буржуазная клика, являются главными защитниками русского населения. Я хочу опровергнуть эту ложь и бросить врагам рабочих и крестьян России, что это они за все эти шесть лет являлись предателями, изменниками, продающими русскую кровь, продающими русские земли, русский накопленный труд в виде кораблей, имущества, приобретенного за счет труда русского народа. Все они меняли и продавали. Нет ни одного белогвардейского вождя, который не запятнал бы себя продажей народного добра тому или другому буржуазному правительству...
Конечно, все эти колчаки, Деникины (все чисто русские фамилии), как и ваши сибирские Меркуловы, Семеновы, не буду перечислять их всех, были патриотами до тех пор, пока рабочие и крестьяне служили им дойной коровой, пока они снимали сливки с трудового народа и жирели на патриотизме. А когда русский рабочий класс отказался быть дойной коровой для этих паразитов, тогда их патриотизм стал проявляться в удушении Родины, тогда опи немедленно перекинулись на сторону злейших противников рабоче- крестьянской страны. Те, кто еще думает, что правительство, которое сменило бы Советскую власть, поведет национальную русскую политику, те жестоко ошибаются. Нет, не может быть такого правительства в России, кроме рабоче-крестьянского, которое бы действительно повело российскую национальную политику».
Яркая вспышка полоснула Яропольцева по глазам. Он удивленно поглядел вокруг. Было пустынно и тихо. Над камнями, нагретыми солнцем, зыбился горячий воздух, размывая очертания скал, построек. Далеко внизу работали грузчики, носили мешки с парохода, приткнувшегося к деревянному причалу. Белые барашки пестрели на воде. Но откуда свет?
Вспышка повторилась. Вот оно что: пароход покачивается, солнечные лучи отражаются от иллюминаторов, от стекол капитанской рубки.
Яропольцев глянул на Остапчука. Бывший вахмистр склонился над газетой, водил желтым от махры ногтем по строчкам, морщил лоб, силясь понять написанное. Рядом с ним - Кузьма Голоперов.
Мстислав Захарович принялся читать дальше:
«...И вот в то время, как в буржуазных странах происходит упорная и жестокая борьба между различными национальностями, как, например, в Англии между англичанами и ирландцами, у нас, в Советской России, существует ряд суверенных, независимых республик, которые объединяются в Советской федерации, и объединяются добровольно. Это что-нибудь да значит. Ведь и Англия, разве она не могла бы дать удовлетворение Ирландии? Почему ирландцы ведут жестокую борьбу, вплоть до настоящих сражений с англичанами, а мы с Украиной, Грузией и другими независимыми республиками заключаем единый союз, создаем единое государство? Только потому, что здесь объединяются рабочие и крестьяне различных национальностей, а рабочие и крестьяне свое объединение используют не для целей эксплуатации одного народа другим. Наше объединение есть братское объединение, сплочение сил Советского Союза против общих врагов, а не завоевание сильным народом более слабых. И поэтому когда мы говорим, что защищаем русские интересы, то это не значит, что мы думаем об эксплуатации русскими других национальностей, но вместе с тем мы решительно заявляем, что не хотим, чтобы русский народ был кем-нибудь эксплуатируем...
Этот путь, по которому идет Советское правительство, резко отличается от пути наших белогвардейцев. Если бы они, паче всякого чаяния, оказались у власти - возьмите любого претендента на власть, возьмите самого сильного, располагавшего наибольшими материальными средствами, Колчака или Врангеля, - так вот, если бы они оказались у власти, что бы произошло в теперешней Советской республике? Произошло бы то, что влияние английского и французского капиталов сказалось бы в огромных, еще небывалых размерах...
В этом, товарищи, нет ни малейшего сомнения. И поэтому для честного гражданина нет другого выхода, как работать с Советской властью. Может быть, она топорна, груба, неотесана, еще малокультурна, ибо рабочий и мужик у власти находятся еще недавно и нельзя в год рабочего или крестьянина превратить в человека, привыкшего управлять. Но, товарищи, если мы хотим сохранить русское государство от произвола и эксплуатации со стороны иностранных капиталистов, то это возможно только под советским стягом, под руководством рабоче-крестьянской власти. Все остальные классы, которые управляли этим великим, сильным государством, эти классы ослабели, развратились, их творческая энергия истощилась, история предназначила им сойти со сцены...»
«Надгробная эпитафия, - усмехнулся Мстислав Захарович. - Не рано ли крест ставите?!»
Голоперов вопросительно посмотрел на барина, ожидая его слов. Остапчук в глубокой задумчивости тер кулаком подбородок. Произнес со вздохом:
- Вернуться бы мне... Жена у меня, детишков трое.
- Забыл, как большевикам кровь пускал?! - жестко спросил Голоперов.
- На то война. А теперь покаюсь - может быть, и простят. Калинин-то с Советской властью работать зовет...
«Прямое попадание, - подумал Яропольцев. - Не взрывчаткой, словом ударил». И вслух:
- Пока я и Кузьма здесь - от нас ни шагу! Потом отправляйся на все четыре стороны.
3
На одной из станций за рекой Амуром поезд Калинина встретили представители Приморского губисполкома и губкома партии. Михаил Иванович обрадовался, узнав в одном из встречавших Ивана Евсеевича. Неизменность и постоянство словно бы олицетворял он. Сколько уж лет прошло с их первой встречи в Ревеле, а Евсеев будто и не постарел. Степенный, осанистый, как всегда в начищенных яловых сапогах. Потертая кожанка застегнута на все пуговицы.
Михаил Иванович даже расчувствовался, так приятно ему было увидеть здесь, на Дальнем Востоке, своего надежного соратника. Чтобы не показаться сентиментальным, спросил весело:
- Ну как, Евсеич, осмотрелся на новом месте?
- Безусловно.
- А женой наконец обзавелся?
- Кому я нужен, перестарок рябой! - отшучивался Иван Евсеевич. - А для вас один сюрпризец имеется.
- Приятный?
- Наверно. Только не расспрашивайте до Владивостока.
Поезд заторопился дальше на юг. В салоне у Калинина собрались встречавшие его товарищи: как обычно в таких случаях, завязалась беседа о местных делах.
Любил Михаил Иванович поспрашивать, послушать, чтобы потом, когда будет выступать перед людьми, говорить с ними не с кондачка, не бросать общие фразы, а толковать о насущном, о наболевшем.
В каждой речи, даже самой небольшой, должен быть свой гвоздь, свой стержень. Этот стержень и искал Михаил Иванович в беседах с местными представителями.
- Итак, первым по плану у нас сход в деревне Михайловне Никольск-Уссурийской волости. Кто бывал там, что там волнует крестьянство?
- Разрешите мне, Михаил Иванович. Я недавно ездил туда по поручению губкома. Положение в волости, безусловно, характерное для здешних мест. Сказывается длительная оторванность Приморья от остальной страны, уровень политических знаний невысок, пропаганду начинаем с азов. Народ разный: много таких, которые в сопках партизанили, но есть и такие, которые уживались и с белогвардейцами, и с интервентами... Еще вот бабы очень задиристые. Привыкли всю войну хозяйничать без мужиков и сейчас тон задают.
- Матриархат? - с улыбкой осведомился Кали-чин.
- Вроде того.
