миллиметров) стекловидную корочку закалки, которая всегда образуется на поверхности быстро застывшей раскаленной лавы. На корочке нет решительно никаких признаков выветривания. Следовательно, это абсолютно свежая лава, на которой еще нет даже следов начавшегося почвообразования. Вот почему на лавовом потоке нет никакой растительности. Вот почему здесь, у устья Монни, нет гальки этих базальтов. Она попросту еще не успела образоваться. Еще одна маленькая тайна природы разгадана!
Я внимательно рассматриваю небольшой кусок тяжелой горной породы. Наконец у нас есть зримое и весомое доказательство реального существования вулкана в верховьях Монни. Это не мелкомасштабные аэроснимки, которые можно было толковать на разный манер; это и но полузабытые легенды небольшого охотничьего племени, которым можно и верить и не верить, — это непреложное свидетельство нашего успеха и заслуженная награда упорству и терпению.
Второй по важности результат разведывательного похода — известие о полной проходимости реки для лодки. Мои товарищи много раз выбирались на своем пути к берегу Монни и ни разу не встретили участка, на котором могла бы застрять, плоскодонка. Итак, вместо того чтобы идти пешком, завтра мы продолжаем плавание! Это очень сильно упростит наше продвижение вперед; на собственном опыте мы убедились, насколько легче тянуть бечевой лодку, чем с тяжелым рюкзаком тащиться по таежной целине. Как мы и предполагали, еще не выезжая в экспедицию, лучшей дорогой оказалась река!
Во второй половине дня Таюрский и Куклин перевезли кое-какие продукты и вещи в лабаз и прочно его закупорили, Теперь мы раскроем этот склад лишь на обратном пути. С провиантом, кроме муки, у нас обстоит благополучно, но с мукой допущена явная ошибка: рассчитывали на припек, а его не оказалось. Придется всюду, где можно, заменять хлеб мясом.
Уже почти в сумерки Петя где-то нашел большую поляну, заросшую княженикой, и собрал литровую банку изумительной ягоды. Всякий, кому довелось попробовать княженики, должен согласиться, что это имя («князь- ягода») дано ей недаром. Формой и цветом она похожа на лесную землянику; непередаваемый тонкий вкус и сложный землянично-малинный запах делают ее самой изысканной ягодой Севера. У нее только один недостаток — малая урожайность. Мне никогда не удавалось, например, собрать больше чем полстакана; самые заядлые ягодницы хвастают, если им удается набрать для варенья стакан княженики. А тут целый литр великолепной, благоухающей на весь лагерь розово-красной ягоды! Я тотчас варю из нее кисель, и мы, каждый из нас впервые в жизни, наслаждаемся этим несравненным по вкусу и аромату лакомством.
Утром я бужу всех в начале седьмого. Нужно отплыть пораньше, чтобы если не сегодня, то завтра к полудню добраться до лавового потока. Теперь, когда цель уже совсем близка, меня одолевает нетерпение. Скорее, скорее к вулкану!
Мы переправляемся на другой берег Уямкунды и, размотав трос бечевы, углубляемся вверх по долине Монни. Дождевой паводок почти схлынул, и вода быстро падает; теперь уже Монни подпруживается более мощной Уямкундой — течение на первых петлях речки почти отсутствует,
Я, как обычно, иду впереди, осматривая местность) сверяясь с аэрофотоснимками и производя записи. Наше путешествие ведет от больших рек к маленьким; начали мы с необозримых просторов Колымы, а заканчиваем этой небольшой речкой, через которую можно перебрести засучив штаны.
Русло Монни стиснуто зеленой стеной тальника и лиственницы; его ширина иногда падает до десяти метров и почти нигде не превышает двадцати — двадцати пяти метров. Благодаря прошедшим дождям глубина всюду достаточна для плоскодонки. Мы ни разу не встречаем мелей, через которые нужно было бы перетаскивать лодку. Какой контраст с муками, испытанными на многоводном Анюе! Сравнительно легко и относительно быстро мы одолеваем одну речную петлю за другой; жарко светит солнце, низко над водой свисают деревья, с шумом убегают вверх по реке утиные стаи. Холода и сырости, которые мучили нас всю предыдущую неделю, как не бывало. На душе так же светло и спокойно, как в небе,
К восьми часам вечера пройдено около двадцати километров. Судя по аэроснимкам, мы уже поднялись выше окончания лавового потока. Во всяком случае устье маленького ручейка, огибающего базальты потока с другой стороны, мы прошли около половины седьмого. Однако лавы еще не приблизились к реке, и мы их не видим из-за густой завесы прибрежных тальников.
Становимся на ночлег. В тихий вечерний час узкая замкнутая долина Монни кишит комарами. Проклятые кровопийцы отравляли нам сегодня прелесть солнечного дня и продолжают донимать на привале. До сих пор мы не страдали от них, так как всюду по долинам пройденных рек дул ветерок, отгонявший всяческий гнус. Теперь не то: по узкой петляющей долине Монни ветру негде разгуляться, и мы становимся жертвами пищащей, звенящей и гудящей твари!
Почти не помогают ни гвоздичное масло, ни березовый деготь. Гвоздичное масло довольно быстро улетучивается, и уже через час комары безбоязненно садятся на смазанное им тело. Березовый деготь — более действенное средство; его хватает часа на два. В результате весь этот день мы натираемся сильно пахучей черной жидкостью и смахиваем скорее на африканцев, чем на северян. Петя уверяет, что аптечный березовый деготь — ерунда и подделка. Вот у них-де на Алдане деготь настоящий: раз намажешься — и целый день комары не притрагиваются.
Этот разговор мы ведем, сидя у костра и ощипывая убитых по пути уток — трех каменушек, шилохвость и красивого крохаля. Все обратили внимание на удивительное отсутствие гусей. Стоило отойти от Уямкунды, как гусиные стаи исчезли; по-видимому, тесное русло Монни им не по душе.
— Вот погодите, — мрачно предсказывает Бонапарт, — доберемся до лавового потока — и уток не станет!
Это похоже на правду. Оголенные базальтовые поля ничем не привлекательны для водоплавающей дичи, на которой основано наше питание. Впрочем, поживем — увидим!
Следующее утро как будто опровергло предсказания пессимистов. Отойдя в сторону от лагеря, Саша обнаружил на илистом грунте недавние следы какой-то гигантской птицы. Прибежав на зов, мы увидели ведущий к воде трехпалый след; три расходящихся веером пальца имели в длину по двадцати восьми сантиметров, расстояние между концами крайних пальцев также равнялось двадцати восьми сантиметрам. Никто из нас никогда не видел ничего подобного.
— Что же это за птица? — растерянно произносит Саша. Он измеряет длину своей ступни; она явно короче следа на берегу.
— Вот так птичка, — громко хохочет Петя, — попадешься такой на дороге — заклюет!
Заинтересовавшись этими измерениями, я беру рулетку и прикидываю длину своей ступни. Что за черт! В ней оказывается всего-навсего двадцать семь сантиметров — на один сантиметр меньше, чем в лапе диковинной птицы!
— Сколько в вас росту? — спрашивает Бонапарт.
— Сто восемьдесят семь сантиметров.
— Я же говорил, что это птичка величиной с лошадь, — продолжает балагурить Петя.
Мы так и не узнали, с чьим следом нам довелось встретиться в долине Монни. Вернее всего это были лапы лебедя, но какого-то уж очень крупного.
В полдень слева от нас за выжженной полосой леса я наконец вижу край базальтового потока. До него не
меньше километра, но уже отчетливо вырисовываются глыбовые нагромождения, которыми с обеих сторон обрамлен всякий лавовый поток. Итак, мы уже подходим к цели!! Перебредаю на правый берег Монни, чтобы, как только одна из ее бесчисленных петель подойдет к лавам, подняться на поток. Однако капризная река еще долго продолжает петлять, то приближаясь к лавам, то удаляясь от них. Мне не хочется брести через болото, кроме того, не стоит отставать от лодки; я иду, почти не отрывая глаз от черных базальтов и изредка вздрагивая от близких выстрелов. Это идущий впереди Петя бьет уток, которых здесь очень много. Впрочем, на одном из поворотов реки он подстрелил и довольно крупного гуменника.
Около шести часов вечера река наконец вплотную подходит к лавовому потоку. С этого момента мы перестаем быть только путешественниками, а становимся еще и вулканологами! Предоставив всем остальным двигаться с лодкой дальше, я беру свой геологический молоток и выхожу на поверхность базальтов.
Налево от меня, на западе, находится уже пройденное окончание лавового потока, до которого отсюда не меньше пяти километров. Постепенно понижаясь, неровная его поверхность сливается с
