у которого плечи растерты до страшных на вид кровоподтеков. Он жалуется на резкую боль в коленях: по- видимому, это растревоженный чрезмерной нагрузкой на ноги ревматизм.
Около половины десятого вечера мы добираемся до южного края потока к одному из небольших запрудных озер. Прежде всего нужно утолить жажду; только после получасового отдыха у прохладной водной поверхности я смог взяться за костер и чайник. Ребята кое-как растянули на базальтах палатку и разложили постели.
Анюйский вулкан. Глава 20
В четверг 6 августа, после пятидневного перехода по лавам, мы увидели перед собой Анюйский вулкан. Впереди поднимаются светлые гранитные вершины, замыкающие долину Монни. Вулкан вырос на склоне самой высокой горы, верхушка которой венчается снеговой шапкой, а основание укутано чехлом черных лав. Удивительно правильный конус состоит из ярко-красных шлаковых лав, которые резко выделяются на светло-сером фоне гранитов. Формой и цветом все это напоминает груду алеющей на фаянсовом блюде спелой малины.
До вулкана еще далеко, мешки нестерпимо давят плечи; но мы останавливаемся, захваченные и величием грандиозной картины, и ощущением значительности этого момента. Подходит к концу исполненное трудов и лишений путешествие. Мы начали его сорок три дня назад, не ведая о ждущих опасностях и предполагая их вовсе не там, где они подстерегали нас. Теперь мы улыбаемся, вспоминая некоторые наивности экспедиционной «диспозиции»; жизнь и природа оказались сложнее, чем мы предполагали; и все-таки… мы многое предусмотрели и многое преодолели. Пусть на плечах кровоточащие ссадины, а подошвы вспухли, как подушки для булавок, мы подходим к нашей цели — перед нами вулкан!
Вот он, весь как на ладони! Над кратером сгустились облака; они висят над ним, как дым при извержении. Прямо на нас стремительными каскадами ниспадает черная лавовая река. Здесь она вовсе не похожа на величественную Неву — это порожистый горный поток, хотя и вскипал он в свое время пламенем, а не пеной.
Около девяти часов вечера мы разбиваем палатку на маленькой травянистой площадке, с которой открывается замечательный вид на вулкан. Правда, до его подножия еще не меньше четырех километров, но подниматься с лагерем вплоть до самого вулкана не имеет смысла — там явно нет кольев для палатки, а возможно, нет и воды. Итак, это последний наш лагерь, дальше идти некуда! Блаженная минута!
Через полчаса перед палаткой весело горит небольшой костер, у которого расставлены чайник, кружки и большая миска с грудой вареной оленины. Хлеб совсем уже на исходе. Петя кладет перед нами по кусочку лепешки весом не более пятидесяти граммов. Эта порция имеет настолько символический характер, что не сразу решаешься к ней прикоснуться.
Вспоминая последние дни, я прихожу к выводу, что эта часть путешествия была самой тяжелой. Ни на бешеных перекатах Анюя, ни на безводных волоках Ангарки, ни в дождливой долине Уямкунды никто из нас не испытывал такого физического напряжения. Если бы мы не облегчили наших мешков, оставив еще часть груза в лабазе у лагеря на базальтах, нам бы, пожалуй, не дойти.
Наутро после первого нашего перехода я почувствовал, что прошедшая ночь не принесла мне никакого облегчения. Плечи, руки, ноги, поясница — все ныло и болело как после тяжелых ушибов. То же самое испытывали мои товарищи. Со стонами вылезали они из тесной палаточки на базальтовую поверхность. Даже чарующая прелесть ясного утра и свежая, омытая росой зелень у озерка не радовали глаз. Казалось невероятным, что через какой-нибудь час-пол тора мы сможем взвалить на себя чудовищную поклажу я вновь начать тяжкий марш но этой каменной пустыне.
— Нет, товарищи, с такой ношей мы до вулкана не доберемся. Выкладывайте-ка все из мешков, посмотрим, без чего мы сможем обойтись.
— Выложить нетрудно, а вот как мы оставим все это, — говорит Саша. — Лопаты, чтобы вырыть яму, у нас нет, нет и подходящего дерева подвесить мешок, а уж о постройке настоящего лабаза и говорить нечего!
— Я уже думал об этом. Здесь есть очень глубокие трещины в базальте. Если опустить в такую трещину сверток, его никакой зверь не достанет. К тому же там, на дне, вероятно, настоящий холодильник.
Мы выбираем самую глубокую трещину, рассекающую лавовый поток. Ее ширина не превышает тридцати — тридцати пяти сантиметров, глубина — около трех метров. Со дна, как из ледяного погреба, тянет зимним духом. Очень возможно, что в каких-нибудь закоулках этого природного склада еще сохранился нерастаявший снег. Ни человек, ни зверь спуститься в эту яму с отвесными стенами не могут; следовательно, лучшего лабаза и не придумаешь!
После завтрака мы при помощи веревки спускаем на самое дно трещины лепешки, с полпуда мяса, банку вытопленного оленьего жира и две пачки рафинада. Кроме того, освобождаемся от патронов, чайника, байкового одеяла и собранных за вчерашний день образцов.
Следующие дни пути по лавам оказались несколько менее мучительными, чем первый этап; но все- таки это были очень тяжелые переходы, требовавшие крайнего напряжения физических и духовных сил. Нам никак не удавалось пройти за день больше десяти-одиннадцати километров; и это после того, как мы с тяжело груженной лодкой без особого труда проходили по двадцать — двадцать пять километров за день!
Усиленная работа требует усиленного питания. Я с тревогой следил за быстро убывающим провиантом. Катастрофически таяли запасы хлеба, делался все более легким большой клеенчатый мешок с вареным и тушеным мясом. Перед сном я долго ворочался на жесткой базальтовой постели; невдалеке маячил тощий призрак голода. Неужели это непредвиденное обстоятельство помешает работам на вулкане?
Но счастливая звезда экспедиции помогла и в этот раз. На четвертый день путешествия по лавам Куклин заметил какое-то движущееся пятнышко на зеленом склоне долины. Это был пасущийся на траве олененок. Сбросив на камни мешок, Таюрский отвязал свой карабин и бросился в погоню. Через два часа он вынырнул из-за глыбовых нагромождений базальта — совсем не с той стороны, откуда мы его высматривали. За плечами он тащил убитого и уже выпотрошенного олененка. Я совершенно успокоился. Мяса с избытком хватит до возвращения к лагерю у плоскодонки!
Наутро мы с Сашей отправляемся на вулкан. Таюрский и Бонапарт остаются в лагере, чтобы заготовить впрок добытую вчера оленину, иначе под этим жарким солнцем она может быстро испортиться.
Я забираю с собой мою тяжелую фохтлендеровскую камеру. Саша берет маленький аппарат и барометр-высотомер.
Склон маленького бокового ущельица, в верховьях которого поднимается конус вулкана, с каждой сотней метров становится все круче. Все труднее подниматься по извивающемуся узкой черной лентой лавовому потоку.
В километре от оставшейся внизу палатки нам приходится преодолеть почти отвесный сорокаметровый лавопад, ниспадающий с одного из высоких порогов этого истока Монни. Струи застывшего базальта так причудливы, что вряд ли был столь же живописным водопад, несомненно существовавший здесь до извержения. Перед нами вырастает множество фантастических фигур из смоляно-черной шлаковидной лавы. Они напоминают то башни готических соборов, то гигантский гребень из органных труб, то каких-то невиданных животных, то, наконец, средневековых католических монахов в черных, спущенных на глаза капюшонах.
Одолев лавопад, мы попадаем в невероятно трудную для передвижения зону вспененных лав. Вулканологи называют их занозистыми, кружевными, игольчатыми и т. д. Каждое из этих образных названий как нельзя более точно передает основную особенность такой разновидности мгновенно затвердевшего каменного расплава хрупкость, изящество и колючесть.
Ноги проваливаются в этих со звоном рассыпающихся каменных зарослях. Каждый шаг поднимает легкое Облачко щекочущей горло и искрящейся на солнце пыли; а впереди вырастают все новые и. новые
