нагромождения легчайшей лавовой пены. Молоток догружается в такой эфемерный камень, как в покрытый тонкой ледяной корочкой весенний снег. Мы осторожно заворачиваем в бумагу и кладем в рюкзак образец лавы величиной с хорошую буханку хлеба; он весит не больше, чем весила бы таких же размеров губка! Через несколько дней, когда мы вернулись к нашей лодке, мы опустили этот образец в воду — он плавал в ней, как пробка! Позднее был измерен удельный вес пенистой лавы — он колебался между цифрами 0,8 и 0,7!
Еще одно усилие — и мы у подножия вулкана. Как ни странно, ни Саша, ни я не испытываем в этот решающий момент никакого священного трепета. Нами целиком владеют деловые интересы, не оставляющие почти, никакого места для отвлеченных восторгов. Сейчас важнее всего ничего не пропустить, все увидеть и возможно больше понять! Впрочем, необычность момента все-таки сказывается в приподнятости настроения, легкости походки и в особой взаимной предупредительности.
Лавовый поток, по которому мы шли все эти дни, излился из широкой зияющей трещины, которая рассекла северо-западную часть кратера. Ширина прорыва достигает сорока метров, глубина — шестидесяти. Лапы, перелившись через громадную брешь, каскадами спускаются прямо на север, к долине Монни.
Трудно передать словами впечатление, которое производит эта игра могучих сил. Прежде чем подняться на вершину вулкана, я внимательно изучаю его со стороны. Поднимающийся до полутора тысяч метров гранитный массив прорван, как кусок теста или лист бумаги. Ярко- красный конус вулкана лежит прямо на светло-серых гранитах. Он имеет геометрически правильную форму, высоту около ста двадцати метров и диаметр основания до полукилометра. Подножие вулкана состоит из бурых и красных полусцементированных шлаковых лав. Выше по склону чередуются, образуя концентрические полосы, черные лавы и красные шлаки. Общий наклон внешней поверхности конуса близок к сорока пяти градусам; подниматься к кратеру, по-видимому, нелегко.
Цепляясь за ползущие и осыпающиеся глыбы рыхлых вулканических шлаков, мы влезаем на вершину конуса.
Перед нами открывается бездна кратера глубиной девяносто метров и диаметром триста метров. Его склоны оказались несколько более пологими, чем наружная поверхность конуса, хотя местами и здесь зияли совершенно отвесные обрывы высотой по несколько десятков метров. На дне кратера хорошо видно жерло вулкана. Это уходящий в глубину довольно узкий канал, закупоренный пробкой из застывших темных базальтов.
Хорошо различимое отсюда строение вулкана позволяет без особого труда восстановить его историю. Совершенно очевидно, что извержение началось со страшного взрыва, прорвавшего гранитную гору и выбросившего на поверхность огромное количество тонко раздробленного вулканического материала. Спекшиеся от высоком температуры рыхлые нагромождения этого материала и образовали шлаковую, нижнюю часть конуса. После того как первоначальная энергия извержения была исчерпана взрывом, который пробил свободный вулканический канал, последовало относительно спокойное излияние лавы. Однако из-за малого диаметра вулканического канала быстро застывающие лавы неоднократно забивали жерло, что влекло за собой новый взрыв, освобождавший отверстие. Чередующиеся слои лав и рыхлых красных шлаков на склонах кратера свидетельствуют о том, что число этих повторных пароксизмов измерялось десятками. Последняя стадия извержения отличалась особенной силой. В это время громадная расселина расколола северо-западную часть вулканического конуса, и вниз, в долину Монни, хлынули колоссальные массы очень жидкой раскаленной лавы.
Прежде чем начать спуск на дно кратера, мы сели с Сашей на большую глыбу пестрой красно-черной шлаковой лавы.
Стоял чудесный солнечный полдень. Свежий ветер обдувал наши разгоряченные подъемом лица. Под свешенными в бездну ногами с легким шелестом осыпался хрупкий перекаленный шлак; над головой громоздили свои легкие постройки кучевые облака.
— Как вы думаете, Евгений Константинович, — обращается ко мне, заглядывая в жерло, Саша, — за сколько времени вырос вулкан? Долго ли продолжалось это извержение?
— О, вряд ли я смогу ответить на этот вопрос определенно. Скорее всего оно продолжалось недолго — несколько месяцев или в крайнем случае лет. Вулканические явления такого типа отличаются большой силой, напряженностью и обычно довольно кратковременны.
— А есть хорошо изученные современные примеры таких извержений?
— Конечно, именно эти примеры и позволяют мне судить о возможном сроке жизни Анюйского вулкана. Вот, например, совсем недавно появился и через несколько лет угас вулкан Парикутин в Мексике.
— Я помню, вы говорили об этом вулкане на лекции, но, по правде сказать, я был чем-то расстроен в тот день и все пропустил мимо ушей!
— История Парикутина интересна тем, что вся его деятельность с начала и до конца протекала на глазах человека, а это случается не так уж часто. Но главное, конечно, в том, что за извержением непрерывно наблюдали ученые.
В феврале 1943 года мексиканский крестьянин Дионисио Пулидо, работая на своем поле, заметил между стеблями кукурузы небольшую струйку дыма. Решив, что это дымит забытый им костер, он направился погасить тлеющие угли. Но к величайшему его удивлению, дым шел не от костра, а поднимался прямо из пересохшей почвы, издавая резкий запах серы. Перепуганный Пулидо позвал на помощь подростка-сына, и вдвоем они забросали появившееся в земле отверстие. Однако тут же раздался взрыв, отверстие сильно расширилось, и из него со свистом вырвались густые клубы, дыма и пара. В воздух на большую высоту взлетели раскаленные добела тестообразные обрывки лавы. Пораженный мексиканец схватил за руку сына и бросился бежать.
Так родился новый вулкан — Парикутин.
На следующий день на месте кукурузного поля вырос шлаковый конус высотой тридцать метров, через пять дней высота конуса достигла уже ста восьмидесяти метров, а через год здесь была огнедышащая гора высотой четыреста тридцать метров.
Из кратера излился поток базальтовой лавы, который достиг города, Сан-Хуана, в двенадцати милях от вулкана, и уничтожил несколько улиц на его окраине. Температура движущейся лавы превышала тысячу двести градусов.
Выбрасываемый взрывами вулканический пепел распространился на двести пятьдесят миль в окружности вплоть до столицы Мексики — города Мехико.
Вулкан Парикутин извергался, однако, очень недолго — меньше десяти лет. Последние признаки слабой активности были зарегистрированы 4 марта 1952 года. После этого он окончательно замер.
— Ну, а возможно ли возрождение таких вулканов, как наш или мексиканский? — продолжает допытываться Саша.
— Нет, очень маловероятно. Вулканы-одиночки, прорывающиеся в стороне от больших вулканических поясов вроде Тихоокеанского, как правило, после короткого периода активности гаснут навсегда. Случайно образовавшаяся в земной коре трещина намертво закупоривается прочными лавами, и на этом история такого вулкана кончается.
— Жаль, — говорит Саша, — насколько интереснее было бы наблюдать наш вулкан в действии!
— Конечно, но в этом случае ты бы не смог спуститься в кратер, как это сделаем сейчас мы.
Идем по краю кратера, выбирая удобное место для спуска. Миновав большой обрыв, уступами ниспадающий в жерло, видим узкую щель, промытую в рыхлых шлаковых массах дождями. Первые сорок метров осторожна сползаем по высоким, в человеческий рост, базальтовым ступенькам. Это переслаивающиеся со шлаковыми скоплениями и трудноразмываемые лавовые потоки. Дальше спуск делается отложе. Утопая по колени в толстом слое смытого сверху шлака и поднимая тучи красной пыли, мы большими прыжками скатываемся на дно вулкана.
Перед нами слабо вогнутая удлиненная площадка, засыпанная крупными глыбами полуспекшихся шлаков. Она протягивается с севера на юг приблизительно на сто метров и с запада на восток — на пятьдесят метров. Ближе к северному концу находится жерло вулканического канала — круглая яма со стенками из ошлакованной красной лавы и дном из закупоривших его темно-серых пористых базальтов.
— Вот память о последнем вздохе Анюйского вулкана! — говорю я, протягивая Куклину лаву из
