зимовья.
— А почему, собственно, наледи образуются постоянно на одном и том же месте?
— Потому что пути подземных вод тесно связаны с геологическими разломами. Там, где разломы выходят на дневную поверхность, находятся и постоянные источники воды, благодаря которым наледи нарастают зимой до толщины в добрый десяток метров.
— Смотрите, — восклицает вдруг копавшийся в своем рюкзаке Сережа, — я нашел несколько конфет! — Он протягивает на ладони около десятка просыпавшихся из бумажного кулька карамелек.
— Давай сюда. Завтра они пригодятся нам больше, чем сегодня!
Через четверть часа, вскинув на плечи мешки и окинув привычным взглядом поляну — не забыли ли чего? — мы покидаем отныне памятное место. Всюду, где человек провел хотя бы одну ночь, он оставляет частицу своей души. Еще крепче врезаются в память места, где что-то глубоко затронуло душу. Отойдя с десяток метров, мы одновременно оглядываемся назад, как бы ожидая увидеть кого-то в опустевшем лагере. От залитого водой костра поднимается легкое облако пара и дыма. Брошенная постель из веток топорщит свои зеленые лапы.
Раздвинув ветки тальника, я спрыгиваю на галечник. Впереди стеной встают замыкающие ущелье горы. Он я поднимаются значительно выше границы леса; на голых скалах, как нарисованные, видны складки горных пород.
— Посмотри налево, видишь ту слоистую толщу гнейсов? А вон как причудливо изгибается белый слой! Это, конечно, ветвящаяся жила кварца. Если бы не спешка, нам следовало бы влезть и посмотреть, нет ли в ней руды. А на том склоне почти отвесная граница между слоистой толщей и массивными породами. Видишь, как резко серые полосатые обнажения сменяются красными скалами? Это гнейсы прорваны сиенитами, которые изучает Кейвус. Удивляюсь, куда же он все-таки девался? Боюсь, как бы не пришлось нам налаживать поиски пропавшей партии.
— Разве найдешь их в такой глухой тайге?
— Почему же нет? Правда, я надеюсь, что поиски все же не понадобятся. Но если по возвращении на метеостанцию мы ничего о них не узнаем, я радирую о высылке самолета. Придется с воздуха осмотреть все долины!
Нагретая солнцем пестрая галька хрустит под ногами. Над бегущим среди камней ручьем свешиваются букеты цветущих астр. В воздухе порхают прозрачнокрылые стрекозы. Если бы не тревога и голод, можно ли представить себе более приятную прогулку!
А оснований для беспокойства немало. Начать с партии Кейвуса, судьба которой пока окутана для нас тайной. Ее отсутствие на Анмандыкане и здесь на Омолоне может быть следствием и какой-либо трагедии, и непонятной небрежности. Только возвратившись на Кедон, мы узнаем что-либо определенное.
Беспокоит меня и мысль о нашем возвращении. Я могу ориентироваться лишь с помощью клочка восковки, на котором скопирован участочек мелкомасштабной карты. Но можно ли быть уверенным, выбирая путь по карте, один сантиметр которой соответствует двадцати километрам горной местности! Естественно, что приходится рассчитывать скорее на интуицию, чем на несколько неясных черточек, изображающих на ней реки и ущелья!
Не меньше тревожит меня и нагоняющий нас голод. Уже нынче утром мы вышли из лагеря, чувствуя, что могли бы съесть за завтраком раз в пять больше. Вечером нас ждет еще более скудный ужин. На следующий день не остается ничего, кроме щепотки чаю, нескольких кусков сахару и горсти дешевой карамели. Хорошо, если нам посчастливится завтра к вечеру дойти до метеостанции. Иначе придется рассчитывать только на ягоды!
Ущелье, по которому мы шагаем, становится все более крутым. Растительность почти исчезла, но склон смотрит на юг, и здесь не так сурово, как в истоках Кедона. Время близится к полудню; яркое солнце отражается от розовых сиенитов. Идти тяжело и жарко. Все же я отбиваю молотком маленькие образцы камня и сую их в карман.
— Зачем они вам? Ведь этот массив уже должен быть заснят Кейвусом, и сиенитов у него, наверно, до черта!
— Лишний образец не помешает. Это очень интересная разновидность сиенитов с нефелином и другими минералами, которые встречаются с рудами редких металлов. Месторождения часто находят случайно. Поэтому всегда нужно быть настороже… Вот мы идем под этой скалой и как будто ничего примечательного в ней не видим, а с другой ее стороны может скрываться богатейшая жила!!
— Раз все сводится к случаю, собственно говоря, незачем быть геологом, чтобы искать руду?
— Это не так! Нужно очень многое знать, прежде чем сможешь определить благоприятный для поисков район, а в нем особенно подходящий участок. Но в конце концов именно случай либо подведет тебя к жиле, либо проведет в двух шагах от цели!
Тем временем склоны ущелья превратились в стены. Между ними бежит и прыгает стесненный ручей. Нам приходится взбираться на все более высокие пороги, с которых шумно падает сверкающая струя воды. Местами теснина совсем непроходима, и мы осторожно ползаем мимо нависающих скал. Сиениты давно уступили место белесым слоистым породам. Это та же толща вулканических туфов, что и на берегах Кедонского озера. В истоках ручья под ними показались древние полосатые гнейсы. Знакомая геологическая обстановка прибавляет мне уверенности.
Через несколько километров скалы настолько сблизились, что я могу коснуться кончиками пальцев обеих стен ущелья. Извиваясь, каменный коридор круто лезет к водоразделу. Наконец впереди блеснуло голубое небо с краешком яркого облака. Ущелье кончилось. Отсюда тянется нескончаемо утомительный подъем к седловине между двумя господствующими над местностью вершинами. Под ногами блестят чешуйками слюды плоские обломки гнейса. С каждой минутой подъема расширяется утонувший в дымке горизонт. Внизу постепенно разворачивается громадная, уходящая на север долина Омолона. Самой реки не видно, она лишь угадывается в густой полосе пойменного леса, где медленно текут ее мутные волны. Широчайшая, покрытая лугами, лесом и болотами пойма незаметно сливается с темно-зелеными склонами, что уступами поднимаются к замыкающим горизонт густо-синим горам. Гряда за грядой, вершина за вершиной они тянутся, покуда хватает взор. На юге, в верховьях Омолона, громоздятся снеговые пики, белизна которых сливается с неподвижными гроздьями кучевых облаков. Отсюда невозможно различить, где кончается линия гор и начинаются облака.
Легкий ветер доносит до нас отдаленный, но быстро нарастающий гул самолета. Неужели над этой глухоманью проходит авиалиния?
Из-за водораздела невысоко над горами показывается двухмоторный самолет. Он держит курс на восток. Солнце отражается от белых крыльев. Он пролетает прямо над нами, и в этот момент оба пропеллера черточками обозначаются в небе. Мы присаживаемся на камень и курим; шум моторов медленно замирает в тайге.
Длинный и пологий подъем в конце концов иссяк. Между обеими вершинами тянется покрытая щебнем и низенькими кустиками альпийской голубики плоская гряда. По другую ее сторону открывается широкая перспектива бассейна Кедона; здесь тоже уходят к горизонту ряды синеющих гор. Высокие хребты загородили мир со всех сторон. Голые и лесистые склоны, крутые ущелья и пологие долины, реки, ручьи и водопады — все затянуто солнечной дымкой и уходит в бесконечность. А в центре этой грандиозной панорамы мы с Сережей! Кроме нас, нигде не видно никаких признаков жизни. Ни человека, ни зверя, ни птицы! Поневоле в душу прокрадывается
тягостное чувство отрешенности, нетерпеливое желание чем-то нарушить безмолвие и доказать себе, что еще не растворился в этом бесстрастном пейзаже.
— До чего одиноко! — говорю я Сереже. На таких вершинах особенно остро чувствуешь свою бренность.
— Э, нет, — говорит Сережа. — Я этого не чувствую!) Скоро мы проведем сюда дороги, заселим тайгу и запросто покорим дикую природу. Разве не так?
— Мне ли этого не знать? Ведь я тоже прокладываю пути в тайгу! И все же стоит природе слегка повести плечами, как исчезают города и погружаются в океан континенты.
— Философия пессимизма!
— Ничего подобного! Протест против бахвальства? Я не меньше твоего верю в человеческий разум и
