Да, признаю, город Дархэм великолепен и его красота кружит мне голову сильнее любого вина. Но эта красота не моя! Она для меня чужая. К сожалению, я не приложила руку к созданию беломраморного чуда, а пришла на все готовое, намереваясь воспользоваться трудами других. Скажите, разве это справедливо? Нет, ведь меня сюда не звали. Отец одарил меня лаской, но по его растерянному лицу я сразу же поняла: он не знает, как вести себя со мной, свалившейся на него столь неожиданно. А еще я стала болезненным напоминанием об оставленной возлюбленной, погибшей по его вине. Сможет ли король жить с этой сердечной раной, с этой бесконечной пыткой: ежедневно видеть мои глаза, волосы, губы — живое свидетельство постигшей его утраты, необратимой и невосполнимой? А смогу ли я превратиться в безмолвный укор его совести, став палачом любимого отца? Нет, конечно же не смогу…
Мое сердце разрывалось от страшной муки, подсказывая вполне закономерное решение: я должна как можно быстрее покинуть прекрасный Дархэм, устремившись навстречу своей судьбе… Ведь где-то там, впереди, меня ждет мое четвертое испытание, очередное и, надеюсь, не последнее.
Итак, на сегодняшнем празднике жизни я оказалась единственным откровенно скучающим гостем, не принимающим участия во всеобщем веселье. Я испытующим, медленным взором обвела пиршественную залу и замерла от удивления. Сдается мне, что мой скоропалительный вывод совершенно неверный. В королевском дворце нашлись еще две персоны, добровольно устранившиеся от разгула пьяной вакханалии, охватившей титулованных эльфов.
Одной из таких особ была королева Эвника, молча сидевшая рядом с королем, опустив на лицо густую вуаль и почти не притрагиваясь к еде. Казалось, будто королева укрылась за железным щитом, предпочитая ничего не видеть и не слышать. Но ведь там, в шалаше, она вела себя совсем по-другому, проявляя живость, участие и благоразумие… Я удивленно хлопала ресницами, не находя логичного объяснения столь странному поведению своей мачехи. Возможно, королева еще не вполне оправилась от недавних родов?
А вторым нерадивым участником пиршества, к моему глубочайшему изумлению, был верховный чародей Лаллэдрин, подобно мне самой пристально наблюдающий за Эвникой, намеренно отгородившейся от окружающих ее дворян. Во мне разгорелось жгучее любопытство, вызванное загадочными манерами придворного мага. В чем и почему Лаллэдрин подозревал Эвнику, не сводя с нее напряженного взора охотника, загоняющего желанную добычу? Мне казалось, будто чародей ждет какого-нибудь неосторожного жеста или слова королевы, способного выдать ее истинные намерения, и тогда он непременно сделает что-то страшное, заранее вызывающее во мне ужас и содрогание… Но что именно он намеревается совершить, я не понимала. К несчастью, я сидела слишком далеко от мага, а поэтому не имела возможности вступить с ним в разговор и выведать интересующие меня подробности.
Но все-таки главным лицом, вызывающим раздражение, а не равнодушие, стала моя сестра Эвридика, вольготно расположившаяся в кресле напротив и периодически посылавшая мне делано приветливые взгляды. На протяжении всего торжества я обменялась с ней едва ли парой-тройкой фраз, поддельно умильных и ласковых. Они прозвучали насквозь фальшиво, но выполнили свое предназначение. Мы успешно обманули отца, притворившись пришедшими к согласию подругами, но притом отнюдь не обольщались насчет истинной природы нашей наигранной любезности. Если женщине нравится другая женщина, то она ведет себя с ней сердечно. Если же не нравится — то вдвойне сердечнее. И с этим ничего не поделаешь, ибо в нашем мире не существует стихии, способной превзойти женскую ненависть.
В целом же я пыталась сознательно абстрагироваться от сестрицы, отлично понимая: не стоит тратить время на того, кто не готов тратить его на тебя. Я подозревала, что мнимая безмятежность Эвридики является всего лишь деталью специально разработанного плана, призванного дискредитировать меня в глазах эльфийского общества, сильно понизив мой статус и авторитет. Ведь не зря же принцесса обещала мне войну, а при ведении боевых действий не следует слишком затягивать с атакой, дабы противник не успел опомниться или собраться с силами. Нет, в терпение Эвридики верить не приходилось, а поэтому следовало ожидать от нее какой-нибудь подлой выходки.
Вскоре мои худшие подозрения подтвердились целиком и полностью. Произошла не просто неприятность, случилось настоящее несчастье, изменившее всю мою последующую судьбу.
Изрядно выпивший Беонир неосторожно передвинул скрытую столом ногу, непредумышленно наступив на щегольской башмачок принцессы Эвридики. Красавица капризно вскрикнула, намеренно привлекая всеобщее внимание.
— Сьерр, вы так неловки! Настоящий дворовый пес! — преувеличенно громко заявила она, заставив юношу покраснеть от смущения.
— Извините! — буркнул он, простосердечно считая неловкий инцидент исчерпанным. Но эльфийка и не думала отступать.
— Вы, видно, выросли в какой-то провинциальной глуши, если умеете только хамить! — усмехнулась она, вставая из-за стола.
Шум, царящий в зале, стих, а головы всех присутствующих повернулись к принцессе.
— Что там произошло? — сердито осведомился весьма пьяный король, не имеющий сил выбраться из мягких объятий плотно придвинутого к столу кресла. — Дочка, сядь обратно и не мешай нам веселиться!
— Не сяду! — Эвридика строптиво надула губы. — Меня оскорбили!
— Кто? — требовательно повысил голос Кантор.
— Да вот этот нахал из провинции! — Пальчик принцессы обвинительным жестом указал на Беонира, который только теперь начал понимать, в какую серьезную переделку он вляпался.
— Я не нахал и родился в Блентайре! — гордо оповестил юноша, вскакивая на ноги.
Его заявление было встречено гулом возмущенных голосов, ибо даже малейшее упоминание о злополучном городе, некогда покинутом эльфами, считалось в Дархэме дурным тоном и вызывало негодование.
— И я умею говорить дамам комплименты! — упрямо продолжил юноша, лишь усугубляя свое и без того щекотливое положение.
— Ну-ну… — подначили несколько невнятных мужских голосов. — Докажи!
— Принцесса, у вас такие огромные глаза, что в них можно утонуть! — Беонир галантно поклонился Эвридике, красиво приложив руку к груди.
Принцесса сердито прикусила губу, не найдя повода для выражения недовольства, а юношу поддержало несколько хлопков, правда вялых и тихих. Похоже, при дворе Эвридику не любили.
Я облегченно вздохнула, разжимая судорожно сжатые кулаки. Я искренне переживала за своих друзей, но, к счастью, все обошлось и беда миновала. Вернее, почти миновала, но тут вмешалась Ребекка, просто обожающая право последней реплики.
— А на носу — повеситься! — вдруг вполголоса добавила ревнивая воительница, гармонично дополняя комплимент своего жениха.
По залу прокатилась шквальная волна хохота. Смеялись все: дамы и их кавалеры, лакеи в ливреях и разносящие блюда слуги, маги и стражники. Кажется, даже пламя свечей иронично колыхалось в такт всеобщему веселью, радуясь публичному унижению вредной принцессы.
Эвридика побагровела от негодования.
— Папочка, прикажи немедленно казнить этих чужаков! — взбешенно заорала она. — Ибо в моем лице они унизили весь Дархэм!
— Но… — озадаченно начал король, — они же пошутили. Они сейчас извинятся!
— Не дождетесь! — упрямо взвилась пьяная Ребекка, напористо стуча по столу кулаком. — За правду не извиняются!
Хохот возобновился с новой силой, ведь, что греха таить, нос у Эвридики и впрямь был чуть длинноват.
— Казнить чужаков! — верещали в унисон принцессе многие эльфийские девушки, которых очень уж задели красота и смелые манеры Ребекки.
Король растерянно молчал, нерешительно ерзая в кресле…
И тут поднялась королева. Она откинула вуаль, открывая свое бледное, искаженное от гнева лицо.
