— Да? — Слова Крамнэгела, казалось, не произвели на молодого полисмена никакого впечатления. И почему вдруг Канада? С какой стати этот юнец вспоминает сперва о Канаде и только лишь потом о Соединенных Штатах?
— Я начальник полиции. На меня больше тысячи человек работает.
— О, но в таком случае вас вряд ли можно считать полицейским, — заметил юноша.
— Вы скорее кабинетный работник.
— Ни черта подобного! — возмутился Крамнэгел. — Да я почти все время с парнями на улицах, а бумагами в моей конторе занимаются другие. Я никогда не забываю, что начал службу простым постовым — как вы сейчас. Да, сэр, был и я когда-то новичком, совсем зеленым, с самых азов начинал…
— Простите.
Юноша снова остановил движение, и колонна школьников, подобно гигантскому крокодилу, выползла на дорогу. Пока болтающая и смеющаяся масса детей переливалась через узкое шоссе, раздосадованный Крамнэгел шагнул в сторону. Поведение юного полисмена не пришлось ему по душе, более того, общение с ним никак не помогло борьбе с охватившим Крамнэгела весьма странным чувством одиночества, к которому он не привык и которое в его возрасте малоприятно. Все равно как если бы часть его души, никогда ранее признаков жизни не подававшая, часть души, существование которой люди в большинстве своем осознают еще в детстве, — та самая, что заставляет детей часами простаивать у окон, уткнувшись носом в стекло, — вдруг неожиданно проснулась и начала его терзать. Дома он привык быть на виду, его уважали и боялись. Не обязательно было и форму надевать — его и так замечали. Он всегда ходил с высоко поднятой головой — даже когда ничего не случалось. Он привык к тому, что люди ощущают его присутствие, привык замечать краешком глаза их реакцию, и этого ему хватало для сохранения душевного равновесия. Он жил этим постоянным напоминанием о пройденном пути, теша свое тщеславие и гордясь своим скромным происхождением: ведь, если посмотреть, чего он достиг, скромность происхождения оказывалась не чем иным, как маркой качества его личности.
Здесь же, в этом поселке, который настолько погряз в своих косных заботах, что вовсе не замечал его августейшего присутствия, Крамнэгела вдруг охватило предчувствие беды, какой-то ужасной ошибки, как случается иногда во сне. Никто даже не смотрел на него. То ли все они здесь напрочь лишены наблюдательности, то ли в проявляемой ими враждебности скрывается какой-то умысел. О, разумеется, когда он обращался к ним, вели они себя вполне любезно, но то была любезность, в которой не чувствуется уважения. Ему даже стало не хватать Эди — отнюдь не по причине глубокой к ней привязанности, но потому, что во всей округе она была единственным человеком, знавшим, кто он такой есть.
Крамнэгел остановился перед памятником жертвам войны. Скромный маленький обелиск с выгравированным сбоку пальмовым листом. Обелиск воздвигнут в память восьми человек, павших во время войны 1914–1918 годов. О погибших же в последнюю войну — ни слова, как будто люди перестали поминать павших, сбившись со счета. Из церкви за памятником вышел священник с профессионально угрюмой улыбкой на лице. Крамнэгел стоял неподвижно, как в засаде, и, когда священник поравнялся с ним, сказал: — Доброе утро.
— Доброе утро, — удивленно ответил священник.
— Хотя… разве сейчас утро? — И взглянул на часы. — Пожалуй. Но с натяжкой, конечно.
— Почему на этом камне нет имен павших в прошлую войну?
— Разве нет? О боже, а я и не замечал. Большое спасибо, что обратили внимание. Подумать только! Однако, с вашего позволения… — Священник приподнял шляпу и поспешил прочь.
— «Подумать только», — передразнил его Крамнэгел. — Господи ты боже мой!
Постепенно недоумение и растерянность, вызванные столь оскорбительным безразличием к нему со стороны захолустного поселка, начали перерастать в гнев — вернейший союзник всех тех, кому не дано умение понимать. Так что Крамнэгел, привлеченный «легким ленчем», обещанным вывеской, появился в дверях «Кафе Тюдоров» в том настроении, которое лишает человека какой бы то ни было восприимчивости. Его флирт со стариной начался с того, что голова его вошла в соприкосновение с балкой, приведя тем самым в действие истерический колокольчик, прекративший возвещать его появление в зале, только когда он сел за столик и снял пиджак.
— Какого дьявола вы не уберете эту балку? — спросил он официантку.
— А, никак американец пожаловал? Ну, тогда ничего странного, что вы ее не оценили, — ядовито ответила она.
Крамнэгел с неудовольствием отметил, что от платья ее несло чем-то прогорклым, и в изумлении уставился на ее кружевной чепец — слабую попытку придать кокетливый вид ссохшейся головке с редкими волосами, недовольно поджатым ртом и ханжеским выражением лица.
— Вот именно! В точку попали. Я американец, и ваша балка мне никак не понравилась.
— Что ж, она находится на этом месте с тысяча пятьсот восьмого года и, надо думать, имеет полное право находиться и далее. Тем более что мы все равно не можем ее снять.
— Это еще почему?
— Охраняется государством. Как и почти весь поселок. Историческое место. Здесь было сражение.
— Сражение? Здесь? — Крамнэгел что-то не помнил, чтобы немцы высаживались в Англии во время мировых войн.
— Да, сражение. Там, где сейчас кладбище, под принцем Рупертом коня убило.
— Под принцем Рупертом? — Напрягши свои умственные способности, Крамнэгел перебрал все когда- либо виденные им фильмы. — Когда это было?
— Девятого октября тысяча шестьсот сорок седьмого года. Он был гнедой.
— Кто?
— Конь.
— Вы-то откуда, черт подери, все это знаете? — Крамнэгел больше не мог выносить столь педантично-детальную лекцию, да еще от женщины.
— Нет надобности грубить мне, — остерегла его официантка, и ее холодные глаза школьной учительницы сверкнули за стеклами очков.
— Я и не грублю. Где еще в этом поселке можно пообедать?
— В «Гнедом коне и голове принца».
Крамнэгел поднялся со стула.
— Но только там больше не готовят обедов.
— Я ведь вас спрашивал, где можно пообедать, — со вздохом напомнил ей Крамнэгел.
— Вам же будет лучше, если перестанете перебивать и дадите мне договорить. Обедов там больше не готовят, но раньше готовили. Вот приехали бы вы раньше ноября прошлого года, там бы и пообедали. И очень вкусно к тому же.
— Но я приехал не в прошлом году. Я сейчас приехал. И я хочу знать, где в этом поселке можно пообедать.
— Здесь. Но у нас вы получите только легкий обед.
— Ну ладно, пусть будет легкий. А потом я съем легкий ужин или два для компенсации.
— Но вы должны взять себе в толк, что легких ужинов мы не готовим.
— Хорошо, обойдусь тяжелым.
— Мы вообще не подаем ужинов. Если желаете поужинать, вам придется идти в «Гнедого коня и голову принца».
— Сейчас или до ноября прошлого года?
— До того ноября они не готовили ужинов.
— Даже легких?
— Никаких. А вот сейчас готовят легкие.
— Послушайте, сударыня, — взмолился Крамнэгел, — тот мост мы перейдем, когда доберемся до него. Просто скажите мне, что у вас есть. — И он тяжело плюхнулся на стул.
— Дежурный суп. Яичный салат. Паровой пудинг на нутряном сале.
— А что еще?
— Больше ничего.
