– Да ничего ты не знаешь!..
– Да, – вдруг признался Ники. – Наверное, ты прав.
Нужно было какое-то время, чтобы заново приспособиться друг к другу, и они еще покурили, глядя каждый в свою стену.
– Пошли, – сказал наконец Бахрушин. – Поговорим.
– Куда?..
– В кабинет. Или лучше в машину. Наверное, надо уезжать, поздно уже.
Ники выудил из джинсов свой знаменитый телефон и посмотрел. Бахрушин усмехнулся.
– Ты на машине, Ники?
– Да нет, черт побери! У меня машина-то англичанами даденная, и я ее еще не забирал.
– Тогда пошли в мою, я тебя подвезу. Далеко тебе?
– Неблизко, – протянул Ники. – Сначала на оленях, потом на собаках, потом на байдарке. В Северное Бутово.
– Скотина, – оценил Бахрушин. – Поехали в Северное Бутово.
В холодной машине стекла сразу запотели, и Бахрушин включил отопитель, откуда понесло теплом, и нестерпимо захотелось спать.
Ники тут же зевнул.
Дворники с мерным стуком сгоняли на капот воду.
– Не спи, – приказал Бахрушин. – Говори. Сейчас пусто, мы до твоего Бутова в два счета доедем.
Ники кивнул и сунул ладонь почти в решетку. Ладони стало тепло, а он теперь все время мерз. То ли оттого, что сильно нервничал, то ли оттого, что не спал. Он всегда страшно гордился тем, что не мерзнет, даже в самые жестокие морозы ходил без шапки, только иногда накидывал капюшон, впрочем, какая оператору шапка!..
Было еще множество штучек, таких же глупых, которыми он гордился, – Ольга всегда смеялась над ним.
– Ники?
– Да. Сейчас.
В багажник бахрушинского «эксплорера» были брошены его сумка, рюкзак и куртка. Эти сумка, рюкзак и куртка и были основной частью его жизни.
Он еще не был дома – и отдал бы сейчас все, что угодно, только чтобы туда не приезжать. Хорошо бы опять в самолет – и в очередную командировку. В Антарктиду, к примеру, или на острова Франца Иосифа.
Вот интересно – все, что угодно, это много или мало? Это сколько? И чего?
У Ники Беляева не имелось решительно ничего, что можно было бы отдать, кроме черной сумки и операторского рюкзака, но он и их бы отдал, пожалуй. – Ники, твою мать! Ты меня извел разговорами, а сейчас спишь?!
– Я не сплю, – возразил тот, зевнул и мужественно подавил зевок. – Леш, я с самолета, и мне малость… не по себе.
– Это твоя инициатива. С разговорами.
– Да. Я знаю. Сейчас.
Он достал сигареты, купленные в Жуковском, куда прилетел самолет, не те, которые курил обычно. Сигареты были слабые, «мадамские», как он называл их про себя, и нисколько не помогали.
– Давай сначала, – предложил Бахрушин, притормозив на светофоре. – Что за посылка, что в ней было, какая записка?..
– Она получила посылку. Из Парижа. От какой-то Вали, которую знать не знала. И текст какой-то идиотский, про Пхеньян, про последний день в Довиле. Про то, что сто лет не видались.
– Ольга в Довиле не была никогда.
– И она сказала, что не была! – Ники сел прямее и сильно затянулся. – Мы думали, что ошибся кто-то, но кофе решили того… выпить. Там без него труба.
– Ты думаешь, эта записка как-то связана с похищением?
– Леша, нечего было в номере искать, кроме записки! И не взяли ничего. Деньги взяли, но это не в счет!
Бахрушин опять притормозил на пустой дороге, повернул, посмотрел в зеркало и выскочил на МКАД. Ники отвернулся. Он терпеть не мог ездить… пассажиром. Он всегда ездил только за рулем.
– А ты точно помнишь, что там было написано?
– Точно я не помню, – сказал Ники. – Но можно посмотреть.
– Как?!
– Да так. Она у меня в рюкзаке.
– Твою мать, – тихо сказал Бахрушин, начиная почему-то верить во всю эту дикость с посылкой и Валей из Парижа. – Как она у тебя оказалась?!
