– Нет, Дмитрий Юрьевич. Человек надевает какую-нибудь невзрачную одежду, сутулится, шаркает ногами – и готово дело. Это очень известный прием. Вы видели человека в коричневом плаще, и вам даже в голову не пришло, что это ваш одноклассник Евгений Петрович Первушин, собственной персоной. Ваш одноклассник имел значительную фигуру, длинное пальто и представительный вид. Человек в плаще был мелкий, незаметный и совершенно неинтересный. Его все видели, и никто, никто не увидел в нем Евгения Петровича. Он выстрелил, все шарахнулись, побежали, он снял плащ, остался в пальто, превратился в Евгения Петровича и спокойно уехал домой. Суркова осталась жива, и он решил добить ее, побыстрее. Времени у него было в обрез, как он считал. В больнице она его оглушила и добыла нам пуговицу от его плаща. Я потом с этой пуговицей во все шкафы заглядывал – и у Лазаренко, и у этой вашей Дины. Пистолет у него был в сумке с луком. Под луком лежала плоская открытая коробка, чтобы было легко достать.
– Почему не в кармане?
– В кармане могли остаться следы. Масло или что-то в этом духе. Мы стали бы проводить экспертизу и нашли бы. Он очень… серьезный человек. Он не хотел осложнений. Да и сумка – это отличная часть маскарада. Потом он убил домработницу Алины Латыниной. Алину он в лицо почти не знал, убил женщину, которая вошла в ее квартиру в похожей по стилю одежде. И снова неудачно. Теперь ему нужно было действовать наверняка и прикончить сразу обеих. Алину он выманил очень легко. Один укол, и она готова. И Марусю так же.
– Почему не убил сразу?
– Где?! Возле офиса? В больничном сквере? В шприце у него был состав, парализующий центральную нервную систему, но идти-то они могли! Никто не обратил внимания – ну идет кто-то под ручку с дяденькой в коричневом плаще, и все дела. А в машине не убил – не хотел кровью пачкать сиденья.
– Шприц, яд, центральная нервная система, – сердясь от страха за Маню, сказал Потапов, – да кто он такой, этот Первушин? Шпион, что ли? ЦРУ? МИ-6? «Тигры освобождения», «Тамил» и «Лама»?
Никоненко улыбнулся.
– Так и есть, Дмитрий Юрьевич. Шпион. В ресторане, где его себе на горе увидала Маруся Суркова, он встречался со своим агентом. Или резидентом, я ничего не понимаю в этой терминологии, это по части ФСБ. Американца через три дня арестовали, об этом говорили во всех новостях. Ваш Первушин плохой шпион. Начинающий. Он был уверен, что на него у наших ничего нет, а вот Маруся с Алиной, увидев американца по телевизору или в газетах, могли куда-нибудь позвонить или кому-нибудь сказать, что видели американца в обществе бывшего Марусиного одноклассника. Раз они его видели, значит, он должен был их убить. И чуть не убил. – И, не сдержавшись, капитан Никоненко от души выматерился.
Потапов надел очки, потянул к себе лист бумаги и стал рисовать лошадь.
– Как вы узнали, что это он?
– Я узнал об этом только в самый последний момент, – признался Никоненко, – хотя подозревал, конечно. На школьный вечер только два человека пришли в первый раз – это вы и Первушин. Вы сказали, что вас «потянуло», и он сказал примерно то же самое. Вас я быстро исключил.
– Почему?
– Рядом с вами все время был охранник, который с вас глаз не спускал. Стрелять в присутствии собственной охраны – глупость. Кроме того, с того места, где вы были, так выстрелить нельзя, а ваше местонахождение подтвердили все свидетели. Первушин, когда я с ним разговаривал, ничего не сказал мне про коричневый плащ, который все видели. Почему? Потому, что не видел, или потому, что придавал этому какое-то особенное значение? Не видеть он не мог, раз видели все. Значит, придавал значение. Потом он сказал мне, что не мог помочь Сурковой потому, что у него были заняты руки. На вечере в руках у него ничего не было. Он скинул свой плащ и держал его в руках, вот оттого руки и были заняты. Конечно, я поздно вспомнил, что Алина Латынина говорила мне про ресторан, но в конце концов все подтвердилось – в ресторане был Первушин.
Они помолчали.
– Сами знаете, – сказал Никоненко будничным тоном, – как у нас сейчас все любят шпионские процессы. В Штатах Буш изо всех сил старается, и у нас тоже решили не отставать. Вот и запаниковал ваш одноклассничек.
Потапов пририсовал лошадиной морде длинный нос и спросил, старательно его заштриховывая:
– Значит, Женька столько раз пытался их прикончить просто потому, что они его видели? Видели в ресторане?
– Ну да, – согласился Никоненко, – раз видели, значит, должны умереть.
Потапов вышел на кухню, когда кризис почти миновал, лишь слабые его отголоски продолжали сотрясать отдельных пострадавших.
– Ты чего? – спросил он хриплым со сна голосом.
Маруся смотрела в окно, и вид у нее был, как у Робинзона Крузо, провожающего взглядом корабль – последнюю надежду.
Потапов подумал и налил себе воды в кружку.
– Ты чего? – повторил он, отхлебнув из кружки. – Живот болит?
Железобетонная потаповская логика привела Марусю в замешательство.
– При чем тут живот?
– А чего ты тогда сидишь? – ответил вопросом на вопрос проницательный Потапов. – Три часа ночи!
Выглядел он забавно: мятые боксерские трусы, только привезенные из Лондона – почему-то лондонские трусы Потапов решительно предпочитал всем остальным, – песочные волосы, торчащие в разные стороны, на заросшей щеке вмятина от подушки.
Мужчина мечты, оценила про себя Маруся. Практически Том Круз.
Потапов одним глотком допил воду и со стуком сунул кружку обратно на полку, даже не ополоснув ее –
