лист так и эдак, она сложила эскизы стопочкой, свернула трубкой и сунула в урну, после чего глубоко задумалась.
Дима удовлетворенно кивнул:
– Вот и я про то же. Это ни фига не бармалейчик с бармалейкой. Это вообще ничего! Даже ты не понимаешь, что сия абстракция означает. А, между прочим, наваяли-то эту Гернику[2] твои креативщики! Что я заказчику скажу?
Дарья вздохнула:
– Ну, хорошо. Я согласна. Это Вадик делал. Он у нас любитель абстрактных форм…
– Увы, безо всякого содержания!.. И не «ну хорошо», а переделать все, и быстро!
– Переделаем.
– Стой! – Дима выдвинул ящик стола, достал папку. – Показать тебе, как надо работать? Ты иди, иди сюда, не тормози! Смотри и наслаждайся! Вот! Человек сидит в глухой провинции, на фабрике, черт бы ее взял, и рисует! И не надо мне никаких бармалейчиков и бармалеек!
Дарья полистала рисунки человека с фабрики. Собака, цветок в горшке, толстая тетка моет окно… Миленько. Такой наив-наив. Ну и что?
– Дим, таких картинок тебе кто хочешь десяток нарисует!
– А вот и нет, дорогая! – Дима вскочил с кресла, зашагал по кабинету. – Это вам только кажется, что вся сила в вашей креативной мысли! Потому что у вас жизнь – клубника со сливками, и все вы гениальные и возвышенные! Вот так надо рисовать. Чтобы, черт побери, за душу брало.
– Дим, прости, пожалуйста, я тебя правильно поняла? Ты хочешь, чтобы йогурт брал тебя за душу?
– Именно. Только тогда с нами будут иметь дело.
Дарья пожала плечами:
– Ну, возьми ее на работу, раз тебе эти цветочки-котятки так понравились!..
Дима взял из стоящей на низком столике вазы апельсин, подбросил, поймал, снова подбросил…
– Возьму, если пойдет.
У Дарьи аж челюсть отвалилась. Что значит – если пойдет? Ее, можно сказать, со свиным рылом в калашный ряд зовут…
– К нам? Не пойдет?! С ума сошел?
– А что, может, и не пойдет, – Дима снова подбросил апельсин и уселся на место. – Они там, на фабриках, тоже возвышенные…
– Ты что, ее не видел?
– Почему? Видел. На церемонии награждения.
– И как? Достаточно возвышенная?
– В самый раз. Все, Дарья, иди уже, не маячь. Займись йогуртами.
Ольга долго не могла найти Афанасьевский переулок. Несколько раз спрашивала у прохожих, но те только пожимали плечами на бегу. Как можно не знать, где в твоем городе какая улица находится. Может, не местные? Хотя… Москва – она такая огромная, что и местные-то, наверное, не все знают.
Ольга была в Москве один-единственный раз в жизни, с мамой. В той давней поездке больше всего Ольгу поразил даже не врубелевский «Демон» (хотя она и простояла перед ним, словно зачарованная, почти целый час), а километровая очередь в Третьяковскую галерею. Ольга не представляла, что такие гигантские очереди вообще существуют. И еще запомнила ощущение простора.
Теперь простора не было. Было коловращение плотно спрессованной массы людей и машин. Этот безумный город давил, подминал под себя, увлекал в гудящий водоворот. Оставалось только надеяться, что тебя не утащит на дно, не раздавит, не переломает кости, а вынесет на поверхность и прибьет течением к берегу.
На вручение премии Ольга чуть не опоздала – заблудилась в метро. Перепуганная, растрепанная, в заляпанных грязью, разбитых туфлях, она вышла на залитую светом сцену и чуть не разревелась от ужаса. Ольга едва дождалась, когда ведущий договорит приветственную речь, чуть ли не вырвала у него из рук диплом и тут же сбежала. Потом, в гостинице, приняв душ и успокоившись, она решила, что вела себя совершенно неприлично и по-идиотски.
Ольга позвонила в «Солнечный ветер», чтобы извиниться за свое поведение и поблагодарить. Трубку сняла секретарша, попросила обождать и через минуту сообщила, что генеральный сейчас разговаривать не может, но завтра ждет Ольгу в офисе в двенадцать тридцать.
Ольга вышла из гостиницы с запасом, за час. Но оказалось, что в Москве час – это вообще ничего, курам на смех. Особенно если ты не местная и заблудилась в переулках. Ольга посмотрела на часы, поняла, что катастрофически, безвозвратно опоздала, и совсем уж было собралась ехать обратно в гостиницу – все равно этот Афанасьевский переулок не найти. Но тут, на счастье, ей навстречу попался милиционер. Ольга кинулась к нему, как к родному, и оказалось, что нужный переулок – вот он, за углом, и за последние полчаса Ольга минимум три раза мимо него проходила.
В ее опоздании не было, как выяснилось, ничего катастрофического, а уж тем более – непоправимого.
– Посидите здесь, – хорошенькая ногастая секретарша указала на красный кожаный диванчик, хищно изогнувшийся в углу приемной.
– Дмитрий Эдуардович просил вас подождать, он пока занят с клиентами. Вообще-то, совещание было назначено на одиннадцать, но вы знаете, пробки… Так что только начали. Чай, кофе?
Ольга попросила кофе и уселась в уголок – ждать. Несмотря на авангардные формы, диванчик оказался мягким и удобным.
Сдвинувшееся из-за пробок совещание закончилось, когда стрелка настенных часов, будто бы сошедших с полотен Сальвадора Дали, приближалась к четырем. Из приемной высыпало человек десять народу – солидные дядьки в костюмах, патлатые молодые люди с серьгами в самых неожиданных местах, похожая на марсианку девушка баскетбольного роста. На носу у нее были ярко-красные очки, от уха к скуле тянулся микрофон, довершал образ узкий пиджак из переливающейся всеми цветами радуги блестящей клеенки. Марсианская девушка кивнула на Ольгу, перебросилась парой слов с секретаршей и, открыв дверь кабинета генерального, крикнула:
– Дим! Там твоя Мона Лиза пришла! Ты как? Не голый?!
Потом обернулась к Ольге и кивнула на дверь:
– Идите. А то он сейчас снова совещаться начнет.
Ольга вошла, всерьез опасаясь, что генеральный там все же голый и уже совещается с какими-нибудь очередными инопланетянами. Но он, слава богу, был совершенно одет – не в разноцветную клеенку, а в человеческий серый свитер – и даже галантно придвинул ей кресло.
Собираясь на аудиенцию, Ольга заготовила целую речь с благодарностями и извинениями за свое идиотское поведение. Даже на бумажке записала, чтобы не забыть. И несколько раз повторяла, пока ехала в метро. Но оказалось, что, пока Ольга искала переулок, а потом три часа сидела в приемной, из головы все выветрилось. А бумажка с речью осталась в кармане пальто, в вестибюле.
Она начала мямлить:
– Я хотела вас поблагодарить… сказать спасибо… я даже не поверила…
В дверь постучали. Генеральный вытянул шею, гаркнул:
– Да!
Дверь слегка приоткрылась, и в щель просунулась выбритая голова с вытатуированным на макушке то ли китайским, то ли японским иероглифом:
– Дмитрий Эдуардович, можно на минутку?
– Нет, я занят.
Голова исчезла так же стремительно, как появилась.
Ольга снова стала мямлить насчет благодарностей, но Дима всю эту неинтересную бадягу слушать не собирался и перешел сразу к делу:
– У меня к вам есть предложение. Вы где работаете?
– На швейной фабрике.
– А рисовать где учились? Что окончили?
