В кофейню частенько захаживают знаменитости, но не те, что поют с эстрады глупые песни или ведут сомнительные телешоу, боже сохрани, а вполне приличные люди. Валентин Певцов два раза поздоровался – один раз со знакомым, другой раз с вовсе незнакомым, но много раз виденным по телевизору банкиром. Банкир вежливо и безучастно кивнул в ответ. Еще Валентин увидел генерального продюсера Первого канала, тоже будто сошедшего из телевизора, но с ним поздороваться не удалось, ибо тот вообще по сторонам не смотрел, прихлебывал кофе и внимательно слушал собеседника, сильно наклонив голову.
Громогласный и веселый Павел Каплевич что-то объяснял томной девушке средних лет, словно чуть- чуть побитой молью, по виду редакторше, и, видимо, ему нравилось все то, что девушка ему отвечала, потому как время от времени он радостно оглядывался вокруг, будто приглашая всех разделить его хорошее настроение.
Если бы не нынешнее мутное беспокойство, Валентин Певцов сполна насладился бы и кофе, и столь изысканным обществом, но не получалось.
Мика появилась совершенно неожиданно, он даже не успел соответствующим образом подготовить лицо.
Она была очень хороша собой – высокая, тонкая, как будто устремленная вверх, в летящей шубке. Не женщина, а мечта.
Может быть, в другое время он и занялся бы ею поосновательнее – она вполне стоила того, чтобы поиграть с ней как следует. Сейчас он не мог, никак не мог. Как только он понял, что она подходит для его цели, он больше ничего не мог с собой поделать. Она стала инструментом, таким же, каким в детстве была его скрипочка. Он даже запах канифоли все время слышал, как только Мика приближалась. Он спал с ней и слышал запах канифоли, смешанный с духами, и от этой смеси его тошнило.
Ничего. Терпеть осталось совсем недолго.
– Валечка, здравствуй, ты не сердись, что я опоздала, я просто немножко позже выехала, и поэтому получилась такая задержка, но ты же не так давно ждешь, а если бы…
– Сядь, – сказал он. Запах канифоли перебил все остальные. Утренние, приятные. – Сядь и остановись, Мика.
Она послушно села, сложила руки на столе. Глаза у нее лихорадочно блестели – волновалась.
Очень хорошо, пусть поволнуется. Он не станет ей помогать. Мика должна сыграть свою роль, и она ее сыграет, а для этого нужно, чтобы она как следует прочувствовала важность положения.
– Валя, что случилось? – Она поправила прядь, не забывая о том, что только что из парикмахерской, и нужно быть осторожной. – Ты так сказал по телефону…
– Ничего особенного я не сказал. – Он махнул рукой, подзывая давешнюю улыбчивую. – Ты вечно себя накручиваешь, а я почему-то должен…
– Ты ничего не должен, – быстро перебила она. – Ничего! Просто ты же знаешь, как я беспокоюсь из-за этих дел!
Он помолчал, а потом как будто признался:
– Я и сам беспокоюсь.
– Ну? – Она впилась в него глазами, даже сигарету из пачки не вытащила до конца.
Он чуть-чуть ослабил вожжи:
– Нет, ничего страшного. Просто я думаю, что мы должны действовать быстро.
Он смотрел фильм, где Роберт Редфорд укрощал лошадей. Лошади оказались разные, к каждой нужен был свой подход, и только Редфорд умел найти правильный.
Валентин Певцов тоже был один, а лошадей вокруг много!
Подошла официанточка, наклонилась почтительно, и, не глядя в карту, он заказал Мике зеленый чай, йогуртовый тортик и морковный фреш с глотком сливок. Высший пилотаж.
Теперь, следуя за Робертом Редфордом, нужно было бы вожжи поднатянуть.
– Время не терпит, – произнес он, как только официанточка отошла. – Если ты на самом деле уверена, что сможешь, нужно действовать. Ты уверена?
Вот это он спросил зря.
Напрасно.
Он дал ей возможность выбора, а этого не следовало делать. Это
Как утопающий за соломинку, она моментально схватилась за его оговорку и спросила тихо-тихо, не поднимая глаз:
– А ты думаешь, что у… нас есть выход? Ну… какой-то еще? Другой?
Он тут же вышел из себя.
– Мика, я сто раз говорил, что выход у
– Я никуда не собираюсь, просто мне… – она вытащила сигарету и прикурила нервным быстрым движением, – просто мне очень страшно, Валечка. Так страшно…
Зачем, черт побери, он
Он молчал, и она снова заговорила. Сигарета мелко дрожала в тонких пальцах, белым колючим светом сверкнул бриллиант кольца, и запах, боже мой, запах!..
Канифоль. Опять канифоль.