– Мне надо умыться.
– Нет, нельзя. Что у тебя с глазами?
Она открыла глаза и посмотрела на него, потом медленно моргнула.
– Не закрывай глаза! – вскрикнул он испуганно, и она вытаращилась на него.
– Как же мне не закрывать?!
– А вдруг там стекло?
– Я пойду умоюсь.
– Да нельзя умываться! Нельзя, если там стекло!
– Проводи меня.
– Полька!!
Она опять, как давеча, встала на четвереньки и попыталась подняться, опираясь ладошкой о стену. Троепольский поддержал ее.
– Полька, я вызову «Скорую»!
Она не слышала его. Почему-то на ней не было туфель, и от этого он вдруг перепугался еще сильнее.
Сердце в горле, казалось, лопнуло, и его острые, как стекло, края перерезали все вены и артерии. Что- то горячее полилось внутрь.
– Полька, что, черт побери, здесь произошло?!
– Ты увез мои ключи от машины.
– Что?!
– Я искала в сумке, я же не знала, что ты их увез. Я все выложила, а потом оказалось, что я забыла на столе ключи от квартиры. Я вернулась, а тут… кто-то был.
– Кто?! Кто тут был, Полька?!
Полина покачала головой – она так и не рассмотрела. Видела только светящийся монитор, на котором царил шикарный Федин сайт, и больше ничего. В комнате было темно.
Она вошла в темную комнату, потому что Гуччи забежал внутрь, и она никак не могла его выловить. И как только она вошла, дверь со всего размаха вдруг врезалась ей в лицо, а потом… потом… врезался кулак.
Этот кулак, летящий прямо в ее беззащитные глаза, она запомнила очень хорошо, как в замедленной съемке – сантиметр за сантиметром, и все ближе и ближе, и потом что-то отвратительно хрустнуло, как хребет ящерицы, на которую наступил сапог.
Полина рванулась, и от неожиданности Троепольский выпустил ее. Она добежала до узенькой белой дверки, распахнула ее и ощупью открыла кран. Вода веером полетела в белую раковину, и Полина, держась двумя руками за стену, сунула под кран лицо.
Стало больно и очень холодно. Вода, спиралью уходившая в белую раковину, была красной. Зато ее перестало тошнить.
Господи, как унизительно!..
Он вошел следом и прижал ее боком к себе, и она смогла отлепить от стены ладони – на чистом кафеле остались красные пятна. Щеки перестало колоть, и вода из красной превратилась в нежно-розовую, и Троепольский сунул ей салфетку, толстую и мягкую.
– Только не вытирай ничего. Промокни просто!
Полина послушно промокнула и посмотрела на себя в зеркало.
Порезов было несколько, и все они еще потихоньку сочились – в основном вокруг глаз и один на веке, довольно глубокий. Глаза были целы, наверное потому, что она видела, как к ней приближается кулак, как на замедленном показе знаменитого нокаута Майка Тайсона, и успела зажмуриться.
Впрочем, если бы ударил Тайсон, вряд ли после этого она смогла бы рассматривать себя в зеркало.
– Полина.
Слева порезов было почему-то больше, чем справа, наверное, потому, что тот, кто ударил ее, не был левшой.
– Полина!
Федор Греков был левшой – впрочем, не совсем. Он очень гордо рассказывал всем, что у него «право- левая симметрия», и с ложками и вилками он хорошо управляется обеими руками.
– Полина.
Она повернулась и посмотрела на Троепольского. В черных андалузских глазах были беспокойство и досада, словно он сердился на нее за то, что она попала в такое неприятное положение.
Или на самом деле сердился?
– Расскажи мне быстро, что случилось. Только внятно.
Она переступила ногами. Холодно было стоять в одних носках на ледяном кафеле. Троепольский посмотрел вниз.
– Где твои туфли?
