– Не знаю.
– Тебя что… насиловали?
– На мне нет туфель, а не штанов, – сказала она сердито, и у него чуть-чуть отлегло от сердца.
– Что случилось?
Она приложила к веку салфетку, отняла ее и посмотрела. Кровь все еще шла. Троепольский достал из джинсов носовой платок, намочил и прижал сбоку к ее лицу. Она замерла и закрыла глаза – потому что, когда он прижимал ее порезы своим носовым платком, все ее страхи скукоживались и рассыпались в прах, как осенние листья в костре.
– Я вернулась за ключами от квартиры. Я их вытряхнула, когда искала ключи от машины, которые ты увез.
Он пожал плечами. Она не могла этого видеть, но поняла, что пожал.
– Точно увез. Ты стал как Федя.
– Я не как Федя! Может, я просто их не выложил, когда приехал.
– Может. Тут кто-то был, хотя охранники мне ни слова не сказали.
Охрана была далеко от них – стерегла комплекс зданий, два десятка офисов, объединенных общим забором и внутренним двориком с голубыми елями, советскими скамеечками и неработающим фонтаном в центре композиции. Перед железной дверью, преграждающий путь во владения Троепольского, тоже сидел охранник, но только днем, когда в офис то и дело ломился народ. На ночь оставались наружное наблюдение и хитрый автомат, в который, как в фильмах про Пентагон, нужно было вставлять карточку.
– Охранники могли и не знать, что тут кто-то остался. Он же не в окно влез, а просто… задержался после работы.
– Задержался, – повторила Полина, и ее опять затошнило. – Гуччи убежал. Я пошла его искать и увидела, что работает компьютер. В большой комнате.
«Большой комнатой» именовалось помещение, где сидело большинство сотрудников, не обремененных личными кабинетами. Таковых насчитывалось человек двадцать.
– Забавно.
– Забавно, – согласилась она. – Но самое забавное, что в компьютере был уралмашевский сайт. Который пропал.
– Стало быть, он не пропал.
– Не пропал. Гуччи где-то бегал, я слышала, как он топает, а потом вдруг… меня ударило дверью. И еще кулаком, прямо… в скулу. И все. Я упала. Гуччи! – вдруг вскрикнула Полина и отшвырнула руку Арсения, которая прижимала ее раны, – господи, Гуччи!
И толкнула дверь, и выбежала, и дверь чуть было не стукнула по носу Троепольского, который подался за ней.
Вот было бы замечательно.
– Гуччи, ты где?! Ты где, мой хороший, ты где, моя собачка?! Гучинька!
Гучинька обнаружился в ее кабинете. Как только зажегся свет, он метнулся к Полине, припал к ее ноге, прикрыл глаза и затрясся изо всех сил.
– Гуччи! – Полина подхватила его, прижала к себе и несколько раз нежно хлопнула по голой розовой заднице – от переизбытка чувств.
Троепольского передернуло.
Гуччи посмотрел на нее, на морде у него отразился комический ужас, и он стал неистово лизать ее щеку.
– Фу! – крикнул Троепольский. – Полька, он тебя лижет! Фу, кому говорят!
Гуччи, не переставая мелко дрожать, повернулся к Троепольскому голым задом и снова лизнул Полину.
– Полька, у тебя будет заражение крови!
– Не будет у меня никакого заражения! Китайская хохлатая – лечебная собака.
– Ну да, конечно! Лечебная! Фу! Прекрати немедленно! Скажи ему, чтобы он тебя не лизал!
– А что ты волнуешься, я не понимаю? Пусть лижет, – вдруг сказала она спокойно. – Если тебе неприятно, можешь не смотреть.
И тут он покраснел – просто так, ни с того ни с сего, оттого, что Полькину щеку вылизывала китайская хохлатая лечебная собака! И Полька это заметила, конечно, черт бы ее побрал, она всегда замечала все, что с ним происходило!
«Ехал Ваня на коне, – вдруг подумал он, – вел собачку на ремне, а старушка в это время мыла фикус на окне».
«Фикус» – экое чудесное слово!..
Рассердившись, он вышел из ее комнаты – пусть она сколько хочет целуется со своей ненормальной собакой, он не станет на это смотреть.
В «большой комнате», где все случилось, было темно и не работал ни один монитор – еще бы! Троепольский постоял на пороге, всматриваясь в темноту. Ничего он не мог рассмотреть, потому что рассматривать было нечего, и еще потому, что почти не видел в темноте. Он постоял-постоял, а потом ударил кулаком по плоской кнопке.
