Троепольский покорился и «прошел». Куртку он снимать не стал и портфель тоже не оставил в прихожей. В квадратной комнате лежал квадратный ковер, стояли распахнутая тахта, утлый столик на колесах, и еще висел коврик на стене, а на коврике… алюминиевая шашка. Там, где полагается быть драгоценным камням, рукоятка была раскрашена разными красками. Красота.
– Садись, – пригласил Вова и вытащил из-за спины табуретку и воздвиг ее неподалеку от столика. – Может, водки выпьем?.. Раз уж товарища твоего… на тот свет, короче…
– Какой еще водки?! – громко закричала из кухни бдительная Натали. – С утра пораньше! Тебе бы только повод! Так и будешь ее трескать!..
– Да не трескать, а за упокой души всегда!..
– Да ты и так всегда!..
– Наташка! Замолкни!
– Не стану я молчать! С утра водку! Допьешься до белой горячки!
– Я свою меру знаю!
– Знаю, как ты знаешь! А кого в прошлую среду Митяй на себе принес? Стыдоба какая, перед людьми- то!
– А что? Твои люди не пьют?!
– Да все люди как люди пьют, один ты, как буйвол меченый!..
– А в гадюшнике твоем больничном не пьют?! Там все ангелы небесные с крыльями?
Троепольский, растерявшийся было в начале дискуссии, неожиданно осознал, что, если немедленно не возьмет инициативу в свои руки, дело может кончиться скверно.
– Так кто приходил-то?! – в потолок громко крикнул он, и все неожиданно смолкло.
На пороге комнаты показалась Натали с чайником в правой руке и не слишком чистым полотенцем в левой.
– Куда?
– К вам, – с нажимом сказал Троепольский и вытащил сигареты, – в тот вечер, когда я ошибся дверью. Кто еще?
– Чаю будете пить?
Троепольский сказал, что «чаю» он пить будет, решив, что в противном случае гостеприимная хозяйка непременно обидится.
На утлом столике образовались чашки с блюдцами, пластмассовая желтая сахарница в виде груши – полгруши снималось, а из оставшейся половины надо было вычерпывать сахарный песок, – темное варенье в вазочке синего стекла и печенье «Юбилейное» в пачке. Натали проворно накинула на тахту покрывало, посмотрелась в полированный сервант, опять поправила челочку и разлила чай.
Троепольский посмотрел в свою чашку с блюдцем. В желтой жидкости болтались черные чаинки, а на блюдце был почему-то рассыпан сахар. То ли он сам его рассыпал, то ли он всегда там был. «По жизни», как теперь принято выражаться.
Вова тоскливо поглядел в свою чашку с блюдцем, зачем-то взболтал чай, сунул чашку на столик и сказал с тоской:
– Э-эх!..
– Пей, пей, – посоветовала Натали, – вкусно, если с булочкой. Хочешь булочку? Или печеньку? А вы, – это уже Троепольскому, – зря пришли. Никого вы не найдете. Уж раз убили, то и убили, так я считаю. Судьба такая. Нынче всех убивают, а вчера какая-то старуха квартиру свою подожгла, «Дорожный патруль» сказал.
– Да не подожгла она, а баллон рванул там! Как это вы, бабы, слушаете! Вам одно говорят, а вы все о другом!..
– Да не баллон, баллон рванул, где дедок заснул, пьяненький, и сигарету не потушил, а бабка сама квартиру подожгла, чтобы она дочери ее не досталась.
– Точно!
– Так я про что и говорю! Представляете, – это опять Троепольскому, – вот только что «Дорожный патруль» сказал, что бабка сама свою квартиру спалила, потому что дочь ее выселяла. А бабка решила, что лучше пусть сгорит она, только дочь все равно ничего не получит! И подожгла. Керосинцу запасла, полила все, да и кинула спичку.
– Во зараза какая, пенсионерка-то!
– Ой, кто бы говорил!.. Твоя-то мамаша в прошлом году на лестнице меня чуть до смерти не убила!
– Так было за что, когда ты три кило студня перевернула!..
– Так для тебя жратва первое дело, а на меня наплевать всегда! Вам бы с мамашей только жрать, а когда человек…
Троепольский протяжно завыл, наклонился вперед и взял себя за голову. Его вой так поразил спорщиков, что они даже позабыли про перевернутый в прошлом году студень.
– Ты чего? – с интересом спросил Вова. – Ты чего, мужик, а?
– Может, он припадочный, а, Вов? – тревожно просвистела Натали. – Смотри, он желтый какой-то.
– Кто к вам приходил?! Кто, так же, как и я, ошибся дверью?!
