– Можем, – сказал Андрей.
– Это самое главное, – Лев Ильич поглядел на них из-под очков. – Так что сослаться ни на меня, ни на это завещание вы ни в каком случае не сможете. Вы ведь понимаете это, ребятки?
– Мы все понимаем, Лев Ильич, – уверил Полевой. – В первый раз, что ли? Мы бы и сами все узнали, просто с вашей помощью быстрее и проще.
– И качественнее, прошу заметить, – добавил Лев Ильич, слегка уязвленный. – Качественнее!
– С этим никто не спорит, – согласился Андрей и под столом наступил Полевому на ногу, как мамаша слишком увлекшейся дочери. – Мы ждем, Лев Ильич!
– Должен сказать, что он оставил очень необычное завещание. Деньги, деньги, вот что главное, молодые люди! Деньги и больше ничего!
Машина пришла ровно в два часа. Клавдия очень любила принимать товар по пятницам, потому что фармацевтическая фирма, присылавшая машину именно в пятницу, работала, как швейцарские часы – точно, без отклонений, не торопясь и все успевая. Бумаги у них всегда были в полном и безукоризненном порядке, грузовичок сиял, сопровождающий любезен, а одетый в униформу шофер мил и приветлив.
Клавдия отвалила в сторону тяжелый засов с задней двери, проверила сигнализацию – выключена ли, и только после этого навалилась на тяжелую, обитую несколькими слоями железа крашеную дверь. С улицы как будто плеснуло в лицо холодом и запахом стройки.
Дождь перестал, даже солнце кое-где пробивалось сквозь поднявшиеся облака, но похолодало так, что руки без перчаток моментально замерзали и становились красными, как гусиные лапы, а перчаток-то как раз у Клавдии не было.
Сопровождающий уже стоял у двери.
– Здравствуйте, Клава! – сказал он весело. – Это мы. Вы без нас скучали?
– Скучали, – согласилась Клавдия. – Сегодня за товар Варвара Алексеевна распишется, вы прямо к ней пройдите!
– Есть, – ответил сопровождающий, бывший военный, и протиснулся внутрь. – Вы на улице подождете?
– Как всегда, – сказала Клавдия, пропустив его, и мимо машины пробралась во двор. Шофер тоже был знакомый, и Клавдия ему кивнула.
Ей предстояло несколько минут проторчать на холоде, ожидая, пока из аптеки выйдет сопровождающий и начнется разгрузка.
Она закинула голову и посмотрела в высокое ледяное небо.
– Когда?! – переспросил Андрей и поднялся. Этого он никак не ожидал. – Когда оно вступает в силу?
– В понедельник, – подтвердил Лев Ильич, не понимая, почему так всполошились эти милые оперативники из уголовного розыска. Он еще раз заглянул в бумаги. – Ну да, в понедельник. А сегодня у нас что? А сегодня у нас пятница, правильно я понимаю?
Ларионов и Полевой переглянулись. Не зря они проработали вместе много лет, потому что этот обмен взглядами передал от одного к другому всю необходимую информацию, и эта информация были неутешительна.
Они вдруг бросились бежать, оставив недоумевающего Льва Ильича над раскиданными на столе бумагами, и тяжело затопали по коридору. Какой-то охранник попался навстречу, но Андрей толкнул его, и он упал, вернее, сел к стене, недоуменно тараща глаза.
– Пропустите! – тонким голосом крикнул от двери своего кабинета Лев Ильич. Он семенил по коридору навстречу переполошившейся охране. – Это уголовный розыск!
Лифта ждать было некогда, и они кубарем скатились по лестнице.
– Машина? – спросил Игорь. Они были на Тверском бульваре, а успеть им нужно было в Воротниковский.
– Какая, к черту, машина, – сказал Андрей. Пыхтя, он открывал дверь на улицу. Охранника почему-то не было как раз в том единственном месте, где он был по-настоящему нужен. Дверь наконец поддалась, и они вылетели на Тверской бульвар.
– Быстрей! – крикнул Андрей. – Давай за «Известия», дворами!
Он увидел ее сразу, как только она вышла из аптеки. Она показалась ему намного лучше, чем на убогой паспортной фотографии, которую он так внимательно изучал. В душе у него даже шевельнулась жалость. Он ее сейчас убьет, а у нее такие славные волосы, и розовые щеки, и веселые глаза…
Он выстрелит, и все это умрет. Жалко.
Он заставил себя вспомнить, чья она дочь и чем она ему угрожает. Если он оставит ее в живых, она испортит, отравит всю его жизнь, как
Он должен защищаться. Он не может позволить себе жалость. Он всегда до конца выполняет свой долг. Особенно долг перед семьей.
Она смотрела в небо и зябко ежилась в широкой, безразмерной куртке. Все-таки жаль, что она такая хорошенькая и что она так похожа…
Нет! У него нет права жалеть ее!
Он
Это ведь так просто, она и не почувствует ничего. Он поудобнее перехватил пистолет рукой в тонкой перчатке. На стройке за хлипким забором что-то гудело и бахало, и он мимолетно улыбнулся. Он все точно рассчитал, как рассчитывал всегда. Выстрела никто не услышит.
