– Нет, выпейте сначала! – Марина схватила ее за руку. Рука была холодной и влажной. – Выпейте, выпейте.
Галя опрокинула в себя коньяк, поставила рюмку и опять сказала:
– Спасибо. Мне больше ничего не нужно. Я… верну вам, Марина Евгеньевна.
– Зачем он собирался в милицию? – вдруг жестко спросил Тучков. – Вы знаете?
– Знаю.
Маринино сердце приостановилось, а потом пустилось в разгон – все быстрее и быстрее.
– Зачем, Галя?
– Какое это теперь имеет значение?
– Имеет.
Она пожала плечами. Ей было все равно. Наверное, в голове у нее тоже что-то сломалось.
– Он узнал того, которого Марина Евгеньевна нашла. Он из Ярославля родом, Вадик, а тот был какой-то главный ярославский бандит. Он все вспоминал, вспоминал, а потом вспомнил и сказал – пойду в милицию. Менты небось и не знают, какого тут большого человека в воду спихнули. Небось, когда узнают, всем отделением свечки пойдут ставить за упокой души. Он был уверен, что тот не сам утонул. Такие, говорит, сами не тонут. – Она помолчала, а потом добавила: – Я тоже должна свечку поставить. За упокой души.
Федор Тучков мельком взглянул на Марину. У той глаза налились слезами, губы водило из стороны в сторону – так жалко было несчастную Галю!
Федор потрогал ее за плечо. Она обернулась и посмотрела на него. Он отрицательно покачал головой, и Марина поняла – рыдать нельзя. Сочувствовать можно, но только тихо, про себя.
У него работа – бывшее ее собственное «приключение», – он должен ее делать, а она не должна ему мешать.
Она не станет мешать. Только Галю очень жалко.
Федор Тучков чем-то странно хрустнул, как будто сел на стекло, и налил Гале еще коньяку. Марине некогда было разбираться, чем он там хрустит. Чайник закипел, изрыгнул пар и выключился. Марина разложила в кружки пакетики и залила кипятком – может, она выпьет, эта несчастная глупая девчонка, у которой нет даже денег, чтобы вернуться в Москву.
– Спасибо, Марина Евгеньевна, – сказала та опять. – Больше не у кого попросить. У вас лицо похоже на человеческое.
– Что случилось сегодня утром? Почему вы были так расстроены? Почему не пошли с ним кататься на лошадях? Вы же хотели.
– Будь они прокляты, эти лошади, – равнодушно заметила Галя.
– Почему вы плакали?
– Я не помню. Разве я плакала? Я теперь, наверное, никогда не заплачу.
– Вы плакали. Вы попались нам навстречу, все лицо у вас было в слезах.
Генерал Тучков говорил как-то очень жестко, неуместно жестко, так нельзя было разговаривать с убитой горем девчонкой, у которой сломались не только тело и голос, но, кажется, еще и мозги.
Гестаповец, подумала про него Марина. Ну, конечно!
– Галя, почему вы плакали?
– А? А он сказал, что не женится на мне. Никогда. Я ему сказала, что хочу, чтобы у нас был ребенок, а он стал надо мной смеяться.
– Выпейте. – Марина сунула ей в руки кружку с чаем. От чая поднимался пар, такой успокоительный, такой привычный. – Выпейте горяченького, Галя.
– Он сказал, что у него уже есть ребенок. Тот, который у жены. И еще он сказал, что ее любит, понимаете? Меня трахает, а ее любит. Тебе не понять, он сказал.
Да уж, подумал Федор Тучков, где уж тут понять.
– А вы что ему ответили?
– Я ответила, что его люблю, что думала, что он меня тоже любит… А он сказал – что ты понимаешь в любви? Ты же проститутка. Проститутки понимают только одно – деньги и удобства. А я… я… правда не за деньги. Я его люблю.
– Конечно, конечно, любишь, – успокоила Марина и подтолкнула ее руку ко рту. – Ты попей пока.
– Я не хочу. Я… домой хочу. Зачем он упал?
– Это вы его убили? – вдруг спросил гестаповец Тучков. Галя посмотрела на него. Черные волосы, висевшие вдоль бледных щек, делали ее похожей на утопленницу.
– Это он меня убил, – внятно произнесла она. – Сам умер и меня убил. Я теперь даже не смогу его похоронить. Мне не разрешат. Не пустят, потому что я никто и мне там не место. Он ее любил, а меня трахал. И ребенок у него уже был. А на меня наплевать. Конечно.
– Галя, кого он узнал из отдыхающих? Марина слышала, что он говорил вам – «это она». О ком он говорил?
– Я не помню, – ответила она равнодушно. – Да какая разница!
– Большая.
