– Боже мой, – отчетливо проговорил Федор Федорович, – все из того же журнала, который мы с тобой смотрели. Когда ты виртуозно изображала растяжение связок. Ее фамилия Крячкина. Ольга Павловна Крячкина. Ее папаша был председателем Госплана. Лет сорок, наверное, подряд. Я очень хорошо помню имя – Павел Николаевич Крячкин. Последние лет двадцать они точно жили только в Москве, следовательно, Оленька никаких ярославских бандитов знать не могла.
Они помолчали.
– Да, еще Вероника видела, как Чуев выходил из номера напротив, а мы знаем, что там ремонт. Что он там делал? Как он туда попал?
Тучков задумался, осторожно дуя на кофе.
– Кстати, – вдруг сказал он громко, – это надо уточнить.
– Что, Федор?
– Что именно он делал – входил или выходил? Потому что если входил, это одно дело, а если выходил, тогда все рассыпается прямо на глазах.
– Что рассыпается?
– Теория.
– А что, – поразилась Марина, – есть теория?!
– Ты меня обижаешь, – пробормотал он, – конечно, есть.
И опять замолчал надолго.
– Едем дальше. Дальше много непонятного, но мы не знаем, имеет ли это отношение к убийству. Во- первых, Вероника. Сначала она ночью разговаривает с кем-то под нашими балконами, потом утром приходит на корт в мокрых кроссовках и говорит, что всю ночь спала, потом ссорится непонятно с кем, причем кричит, что ее смерть будет на чьей-то там совести, потом разыгрывает представление с телефонным звонком. Я был уверен, что это не имеет никакого отношения к убийству.
– А к чему имеет? – Маринино любопытство выросло до размеров среднего воздушного шара, и она старалась затолкать его куда-нибудь подальше, чтобы было не так заметно.
И почему-то «приключение» вернулось. Может, оттого, что полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах посиживал на веранде мисс Мэри, потягивал холодный лимонад и рассуждал о высоком, а солнце играло в длинных носах его крокодиловых сапог?
– Я думаю, что все это часть какой-то игры.
– Какой?
– Точно я пока не знаю. Думаю, что у нее роман или что-то в этом роде.
– Ее роман в Москве.
– Ее роман где-то здесь, и от этого весь сыр-бор.
– Не может быть.
– Геннадий Иванович все время оказывается в кустах, – объявил Федор Тучков, – и непонятно, что он там делает. Его коробок мы нашли там, откуда проволокой выстрелили в лошадь. Зачем ему коробок, если он не курит и не разводит костры? Что он делал в лесу – первый раз, когда мы его видели, и второй, когда видела Зоя?
– Может, он как раз и шел, чтобы засесть в кусты.
– Да мотивов никаких нет! Ну что ему Вадим? Кроме того, мы знаем, что была еще какая-то «она», о которой нам ничего не может рассказать Галя, и Вадим тревожился, что «она» его видела.
– А почему ты не нашел у Павлика пистолет?
– Пистолет у Павлика я не нашел, потому что у него не было никакого пистолета, – сказал Тучков назидательным тоном, – я тебе уже говорил.
– Я же видела!
– Что ты видела?
– Пистолет.
– Вот именно.
– Так почему его нет у Павлика, если я видела?
– Потому что ты видела пистолет, а не Павлика!
Марина опешила.
– Как… не Павлика?
– Так. Не Павлика. Ты видела мужчину, одетого, как Павлик, и с пистолетом в руках. Помнишь, ты мне сказала – в этих очках ты похож на Павлика Лазарева?
– Помню, – пробормотала Марина неуверенно.
– В этом все дело. Все похожи друг на друга в шортах и темных очках. Надо только, чтобы телосложение было примерно… одного типа. Мне трудно перевоплотиться в Геннадия Ивановича, а в Павлика – сколько угодно.
Марина молчала, только смотрела на него.
Он залпом допил кофе.
