клеток. Моя мать врач, она точно знает. На наш с вами век, Элеонора Яковлевна, их должно хватить, даже если сейчас мы прикончим несколько тысяч.
– Прикончим? – пробормотала Оленька растерянно.
– Не слушай никого, деточка. Заткни ушки. Мама потом тебе все, что надо, расскажет. Ну, деточка. Прошу тебя.
– Ну все, – вдруг сказал от окна Павлик, – побазарили, и хорош. Федор, ты… говори, а вы, мамаша, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Нам тут рассиживаться неохота. Так кто помер-то… не своей смертью?
– Свят, свят, – перекрестилась бабуся Логвинова, – батюшка Ферапонт всуе не велит упоминать…
– Кого, бабуся? – весело спросила Вероника.
– Да ея… С косой-то которая!
– Вадим не падал с лошади просто так, – неожиданно бухнул Тучков Четвертый. – Из кустов в лошадь выстрелили вот этой железкой. – Он помахал перед собравшимися острой спицей, которая нестерпимо сверкнула на солнце – раз и еще раз.
– Е-мое, – сказал Павлик отчетливо.
– Вот именно, – согласился Федор.
– А… при чем тут Вадим? – растерянно спросила Вероника. – Разве дело не в утопленнике, которого нашла Марина?
Федор покосился на Веронику:
– Пока нет, не в нем. Пока дело в том, что Вадим тоже был убит. Вчера я думал, что из трубки дунули, а сегодня думаю, что из детского арбалета выстрелили. Тут этих арбалетов продается – на каждом шагу. С резиновыми стрелами. Видели?
– Федор Федорович, немедленно прекратите нас расстраивать! – Это, конечно, Элеонора Яковлевна.
– Разве я расстраиваю? – удивился Федор. – Все еще впереди. Странный способ убийства, странное оружие, все очень странное. Но наш убийца тоже человек… странный.
– Ну кто, кто?
– Вероника!
– Дед, ну что такое? Что он все тянет и тянет, я больше не могу!
– Дело в том, что у нас перед глазами было не только убийство, но и еще некоторым образом…
– Что?!
– Вероника!
– Любовный роман, – договорил Тучков быстро, – вернее, даже два. Нет, три.
– Три романа? – бодро удивилась Юля.
– Один из них окончился трагически. Вадим погиб, и Галя пока… не в себе.
– Его лошадка сбросила, – пробормотала бабуся Логвинова, опять устраиваясь подремать. Глаза у нее закрывались. – Он на лошадке, а она, стало быть, его… товокнула… норовистая, видать, лошадка…
– А какие еще… романы?
Федор Тучков вздохнул с тоской и посмотрел на Марину.
Как она его понимала!
– Есть еще Вероника и Павлик Лазарев и Геннадий Иванович с Оленькой.
Стало так тихо, что показалось, будто мальчишки со своим мячом ворвались прямо в директорский кабинет.
– Димон, держи!! Димон!! Да он не вратарь, а Филимонов, блин!
– Сыночек? – тихим голосом спросила Валентина Васильна. – Ты что? С этой кошкой драной… встречаешься? Дед Генрих Янович крякнул, сорвал очки и швырнул на стол.
– Я говорил тебе, – сказал он внучке с сильным акцентом, – что из этого ничего, кроме сраму, не выйдет. Я же говорил тебе!
– А мне все равно! – вдруг крикнула Вероника. – Я его люблю!
– Любит она, видите ли! – фыркнул дед и повернулся к Марине. – Видите, что себе в голову вбила! Любовь у нее! Верите ли, специально из Москвы увез, думал, хоть отойдет здесь, так он за ней приехал!
– Павлик, – простонала Валентина Васильна, – мальчик! Дак ты… за ней?! За кошкой драной?! Ты не к маме приехал?!
– Паша, скажи ей! – закричала Вероника и заплакала. – Ну, скажи ты ей! Ну, Паша!
– Чего говорить-то? – хмуро спросил тот и зашевелил своими складками. – И так все ясно. Мы с ней поженимся, и вы тут что хотите делайте. Прости, мамань. И вы тоже, дедушка.
– Да какая она тебе пара, сыночек?! Ни в огороде, ни в хозяйстве ведь ничего! Только денежки твои профукает, да еще небось и не родит!
– Мам, – сказал Павлик негромко, – ты помолчи пока. Ты мне все потом скажешь, а я послушаю. Один.
