– С конюшни.
– Держи руку и не прижимай ее к боку.
– Почему?
– Потому.
Никогда в жизни профессора Марины Евгеньевны Корсунской не было человека, который на вопрос «почему?» мог ответить «потому». Впрочем, Федора Тучкова она тоже сегодня исключила из своей жизни навсегда.
Что-то зашуршало, звякнуло и полилось. Держать руку на весу было трудно.
– Положи вот так. Только к боку не прижимай.
Откуда он узнал, что ей трудно?
– Сейчас будет щипать, не дергайся. Вообще-то, если бы
В боку стало так больно, что глаза полезли на лоб. Марина прижала к ним ладони. Воздух не проходил в горло, потому что боль стиснула и его, скрутила, завязала узлом.
– Сейчас все пройдет. Дыши ртом.
– Он не с девушкой, – хрипло дыша, сказала Марина. – Не с девушкой. Он бандит и шантажист.
Холодная капля проползла по виску, скатилась на шею.
– Ты что-то услышала?
– Он сказал – завтра же. Больше ждать не могу. Потом эта штука подломилась, и я упала, прямо в крапиву, и, кажется, поранилась обо что-то.
– Не кажется, а точно.
– И мы побежали.
– И ты видела у него пистолет?
– Да.
– Он держал его в руке, когда разговаривал? Или потом вытащил, когда под тобой что-то подломилось?
– Не знаю. Я не заметила. Когда он повернулся, у него точно был пистолет.
Она вдруг снова увидела это движение: человек поворачивается к ней, блестит пистолет, и узкое дуло с черным зрачком – Марина никогда не думала, что оно такое узкое, пистолетное дуло, – упирается почти в ее живот.
– Марина.
Почти в живот. В мягкие беззащитные ткани. Самое уязвимое место.
– Марина.
Легко ему говорить, жалобно подумала она. В него-то никто не целился из пистолета!
– Чья это была идея?
– Какая?
– Подсматривать за Павликом.
– Моя. Или Юлина. Или наша общая.
– Чья?
– Я не помню.
– Иди и умойся. И не трясись ты так, ничего страшного с тобой не случилось.
– Мне… больно.
– Пройдет.
Он несколько секунд постоял рядом с ней, выжидая, что она пойдет умываться, но она не двигалась с места, и тогда он поднял ее за локоть, отвел в ванную и умыл.
На полочке стояли странные пузырьки, пахло Федором Тучковым, и полотенца висели с другой стороны.
– А… где мы?
– Мы в ванной.
– Нет, в другом смысле. В глобальном.
Федор Тучков усмехнулся в зеркале. Марина видела его лицо – загорелое – и свое – бледное, веснушчатое. На щеке красный толстый волдырь. На шее еще один. На плечах волдырей не счесть. Даже за краем белого лифчика волдырь. Марина оттянула атласную полоску и посмотрела.
Ну точно. Волдырь.
Тут в зеркале она поймала еще один его взгляд.
