– Ну, значит, просто Вадим или Марина Евгеньевна Корсунская и говорят, что точно знают, что покойник утонул не сам, а его утопили злые люди. Это, говорят Марина или Вадим, вовсе даже не несчастный случай, а кровавое убийство, и приводят некие доказательства. Абсолютно дикие, вроде нашего с тобой ремня. Значит, налицо преступление, которое нужно расследовать, доводить до конца, то есть до суда, собирать улики и свидетельские показания, предъявлять обвинение и так далее. В лучшем случае милиционер попросил бы Вадима ничего не придумывать, а тихо, спокойно и с удовольствием отдыхать в таком райском месте, как наш санаторий. В худшем – выгнал бы взашей. Вот тебе и все разоблачение. Только очень наивный человек мог решить, что Вадимовы разоблачения опасны. Наш… преступник не наивный человек.
И словно в доказательство он снова постучал прутиком по ладони.
– Значит, преступление все-таки было?
– Безусловно. И, как я теперь понимаю, не одно.
– А прутик при чем?
– Я тебе все расскажу, – пообещал он серьезно, – только дай мне время. Это должна была говорить
Кажется, он что-то такое почувствовал, потому что поднялся – ветер взлохматил вечно прилизанные волосы и пузырем надул фиолетовую распашонку – и снова, как тогда, в номере, протянул Марине руку.
– Нам нужно успеть до дождя.
– Дождя не будет, – заявила Марина. Просто так заявила – потому что он только что присвоил ее «приключение».
Тучков Четвертый благоразумно промолчал, еще поизучал пыль, а потом проворно двинулся в кусты, за которыми начинался лес. Марина потащилась за ним.
«Приключение» следовало как-то отбить себе, пока, правда, неизвестно как.
– А здесь что мы будем искать?
Тучков Четвертый ползал на четвереньках в траве, низко наклонив голову. Марине показалось даже, что он принюхивается.
– Это не могло быть далеко, – бормотал он себе под нос. – Духовое ружье тут ни при чем. Значит, где-то здесь.
– О господи, – простонала Марина и присела рядом с ним, – какое еще духовое ружье?!
– Сядь, пожалуйста, – попросил Федор Федорович и с силой надавил ей на плечо. Она плюхнулась в траву. Боль стрельнула в бок. – Я сейчас. Я только посмотрю.
– Что?!
Он вернулся к обрыву, стал на край и закричал ей оттуда:
– Поправее! Чуть-чуть поправее, пожалуйста, – как будто фотограф выстраивал композицию! – Теперь чуть назад. Так. Теперь сядь на землю и не шевелись.
Марина не шевелилась. Он подошел, опустился на четвереньки рядом с ней и стал смотреть в траву.
– Я думаю, что это здесь. Точнее, я уверен, что здесь. Левее или правее было бы видно с обрыва, а ближе-дальше – с дорожки, на которой мы с тобой стояли.
– Что видно, Федор?
Загорелые пальцы вдруг ловко выпростали из травы разноцветный коробок спичек с экзотической картинкой.
– Это Геннадий Иванович потерял, – уверенно сказала Марина, посмотрев на коробок. – Помнишь, у него такой был? Ты еще говорил, что странно, что он его с собой носит!
– Помню, – согласился Федор Тучков. Он потряс коробок – внутри негромко загремели спички, – а потом открыл и опять закрыл. – Я не ожидал, – проговорил он задумчиво. – Даже… странно. Я не думал, что это может быть… Геннадий Иванович.
– Это Павлик, – заявила Марина.
Федор Тучков вдруг как будто о чем-то вспомнил.
– Да-да, – повторил он, – Павлик. Пошли, Марина.
– Куда теперь?
– В беседку.
Марина остановилась:
– Я туда не пойду. Я не хочу. Мне там не понравилось.
Он оглянулся.
– Тогда я один, – как ни в чем не бывало решил он. – Советую тебе вернуться в корпус. Дождь все-таки хлынет.
Как – он один?! Один в украденном у нее «приключении»?! Да еще так просто, даже не попытавшись ее уговорить?!
– Нет, я с тобой.
