– Я же хотела услышать, о чем он там говорит и с кем!
Тучков с отвращением посмотрел в крапиву.
– Даже ради следственного эксперимента, – объявил он, –
Он говорил громко и четко, а Марине хотелось его одернуть, приложить палец к губам. Все ей казалось, что их подслушивают.
Кто мог их подслушивать? И зачем?
– Видишь, где решетка покосилась, – шепотом сказала Марина и подбородком показала, где. – Вот оттуда я смотрела… И слушала.
– Ужас какой.
Высоко-высоко шумел ветер, но сюда не долетал, проносился мимо. Старые, как будто седые елки даже не качались, только их лапы чуть-чуть ходили вверх-вниз, потревоженные присутствием Федора и Марины.
– Федор, – вдруг пискнула она тоненьким голосом, – я боюсь.
Он оглянулся на нее.
Несчастье ее жизни заключалось в том, что никто никогда и ни от чего ее не спасал, и ей было необходимо, чтобы кто-нибудь все-таки спас, хоть однажды. Федор этого не знал, но настоящий страх на бледном лице, многажды виденный им на других лицах, такой, что ни с чем нельзя перепутать, насторожил его.
– Что с тобой? У тебя запоздалая истерика?
Нет у нее никакой истерики, и не может быть, и не бывает никогда! Даже когда семь лет назад на предзащите кандидатской ее завалил завистливый и вредный заведующий кафедрой, у нее не было никакой истерики, только холодное, строго дозированное бешенство. Это самое дозированное бешенство заставило ее повторить попытку, а потом еще раз, и только на четвертый она защитилась – вот так.
– Ты все-таки вспомни, – начал он, думая, что, может, все дело именно в оружии, – у него сразу был пистолет или он его откуда-то вытащил?
Он знал, что бывает с людьми, которые впервые в жизни попадали под прицел.
Не под огонь. Просто под прицел.
– Не помню, – проскулила Марина. – Нет, вроде не вытаскивал. Вроде он у него уже был в руке.
Совсем плохо дело.
Значит, Павлик Лазарев держал кого-то на мушке довольно долго, судя по тому, что Юля и Марина – искавшие на свою задницу приключений! – успели подобраться к беседке и даже заглянуть внутрь!
Ничего себе Павлик Лазарев!..
Федор Тучков почти никогда и ничего не боялся. Так жизнь сложилась, так он себя в ней понимал, что бояться ему было как-то особенно и нечего, но тут, на трухлявом пороге беседки, он вдруг понял, что боится. Боится Павлика Лазарева с его пистолетом.
Делая над собой усилие, он заглянул внутрь. Там было еще темнее, чем снаружи, и в дальнем углу кто- то стоял.
От неожиданности Федор Тучков тяжело отпрыгнул назад, покачнулся, чуть не упал, схватился за ветхий столбушок – с крыши ему за шиворот посыпались ветки, иголки и давний мусор.
Марина завизжала.
– Тише!
Марина моментально перестала визжать и проворно зажала себе рот рукой. Федор Федорович, ругая себя за дамский испуг, вновь шагнул в беседку. Марина замерла снаружи и зажмурилась, перестала зажимать рот и зажала уши.
Высоко над головой шумел ветер.
Неожиданно невидимый за белой решеткой Федор Тучков громко и отчетливо хмыкнул. Марина расслышала смешок даже сквозь зажатые уши. Она отняла руки от ушей и прислушалась, не решаясь заглянуть в беседку. Он ходил там, внутри, – скрипели половицы, и вся постройка ходила ходуном.
Тут он внезапно выглянул и очутился прямо у нее перед носом.
– А-а! – бодро воскликнул он, как будто не чаял ее здесь увидеть и теперь радуется, что все-таки увидел. – Хочешь посмотреть, в кого ваш Павлик целился из пистолета?
Марина замерла.
– А… он все еще там?
– Все еще тут. Боюсь, что он тут уже давно.
В глазах у Марины потемнело.
– Федор… там еще один… труп?! Да?!
– Посмотри, – велел он и за руку втащил ее внутрь.
Несмотря на то что беседка была «открытая» и решетки со всех сторон пропускали воздух, Марине показалось, что здесь сильно воняет плесенью и пылью, как в чулане, и еще чем-то страшным и трудноопределимым.
В темноте дальнего угла кто-то стоял. Марина отшатнулась, чуть не упала, Федор ее поддержал. В
