– Нужно идти внутрь, – вновь высказался Тучков Четвертый. – Здесь вскоре станет слишком сыро.
Марина пробормотала нечто невразумительное и дернула плечом. Высказывания в духе Эдика Акулевича в последнее время почему-то выводили ее из себя.
Ореховая дверь приоткрылась, из нее высунулась пергидрольная голова Валентины Васильны Зуб. Кудри, белые на концах и темные у корней, энергично завивались. Рот улыбался, показывая золотые зубы. Помада была «с перламутром», а лак на руках и ногах очень яркий и лишь слегка облупившийся. Босоножки на танкетке и спортивный костюм на «молнии». Красота.
Мама не подала бы ей руки. Мама не взглянула бы в ее сторону, не удостоила бы ее словом, а дочери потом сказала бы, что «простые» должны знать свое место, и это место расположено где-то очень далеко от нее, профессорской внучки, профессорской дочери, профессорской вдовы и даже профессорской матери!
Напрасно Марина пыталась ее убедить, что чем интеллигентнее человек, тем меньше его волнуют «классовые» различия и тем меньше он озабочен вопросами собственного статуса, ничего не помогало.
– Мариночка! – радостно воскликнула пергидрольная голова и еще чуть-чуть высунулась наружу. – Ну? Вымокла, что ли?!
– Мы успели до дождя, благодарю вас, – холодно сказала Марина, и Федор быстро на нее взглянул.
– Как себя чувствуешь-то, Мариночка?
– Спасибо, отлично.
– Как бок?
Лицо у нее стало растерянным. Федор усмехнулся в отдалении.
– Уже хорошо, спасибо большое.
– А только и разговору, как ты вот на Федор Федорыча свалилася с забору!
– Я… свалилась?!
– Ну, конечно, – быстро сказал Федор. – Кто же еще!
– Я не валилась. Я бежала от… – Тут Марина сообразила, что говорить ничего нельзя, совсем нельзя, замолчала и уставилась на жизнерадостную Валентину Васильну.
– Ну ясное дело, – согласилась та, – бежала, бежала, да прям Федорычу на голову и прибежала. А, Федорыч?
– Точно так, Валентина Васильна.
– Да ты че, Мариночка? И в мыслях не было тебя смущать! Дело молодое, горячее, не только с забора, с луны прыгнуть можно, если миламу-то в руки! А, Федорыч?
– Ясное дело, можно! – согласился Федор Тучков с готовностью.
Марина стала красная как рак.
– И Федорыч молодец, поймал тебя! Только чего-то ты в лесу носилась! Как будто больше и носиться негде! – Валентина Васильна выдвинулась из-за ореховой двери вся, посмотрела на дождь, покачала головой и зачерпнула в бездонном кармане семечек. – Хотите?
Присутствующие вежливо отказались.
Валентина Васильна нисколько не огорчилась и принялась проворно их лузгать. Шелуха полетела в лужу, в которой плавали лепестки позднего жасмина.
– Ну, зарядил теперь, не остановишь! Пашка из бани незнамо как пойдет, измокнет весь!
– А он в бане? – встрепенулась Марина. Почему-то ей казалось, что он бродит где-то неподалеку, может быть, прямо у Валентины за спиной стоит со своей пушкой.
– В бане, в бане! Любимое место его – баня. Приедет из Москвы своей, первым делом кричит: маманя, затопляй баню! А чего ее затоплять, когда она у меня к его приезду всегда топлена? Говорит: маманя, в Москве не бани, а грех один! Вот, говорит, построюсь, тогда и баньку на участочке налажу, какую надо, а не в каких они тама парятся! Дом строит, – похвасталась нежная мать и сняла с губы гирлянду шелухи, – хозяйственнай! Жениться, говорит, хочу, маманя! А я ему – женись, сынок, только осторожненько выбирай, не сразу чтоб, а подумавши! А то подцепит такая, вроде Вероники вашей, так хоть пропади совсем!
Марина открыла было рот, чтобы заявить решительный протест – в том смысле, что Вероника ни за что на свете не пойдет замуж за такую гориллу, как хозяйственный сынок Валентины Васильны, – но вовремя остановилась.
– Щас бабусю нашу встретила, – после некоторой паузы задумчиво сказала Валентина Васильна, – уезжать наладилась! И полсрока не прошло, а она уезжать! Я ей – куда несет-то вас, Ирина Михална? А она – надо, говорит, мне, Валя. Невестка позвонила, беда у нее какая-то. Вот ведь как. Бабка в первый раз на курорте, а тут – на тебе!
Сильный порыв ветра занес под греческий портик дождь. Марина поежилась. В желтой майке с надписью «Спортмастеру» 10 лет» стало холодно.
Федор взял ее за руку.
– Извините нас, Валентина Васильна. Марине нужно… переодеться.
Пергидрольная тетка хихикнула, махнула рукой, но семечки свои не оставила, так и продолжала лузгать. – Откуда она знает про забор?! – зашипела Марина, как только они оказались в холле. – Ее же там не было!
– Слухом земля полнится, – заметил Федор рассеянно, – особенно земля санаторная.
Он остановился возле конторки, за которой сидела администраторша, и сделал отвратительно сладкое лицо.
