мамаши с колясками, и он его просто так за собой таскал. А то совсем глупая жизнь получается – велосипед есть, а кататься на нем негде!
– Ух ты! – восхитился мальчишка. – Какая красивая! А как ее зовут? А какая у нее порода?
– Сами пока не знаем, – призналась Митрофанова, обрадованная поддержкой.
– Не знаете?! – Мальчишка округлил глаза. – Да ладно! Я таких видел. На параде!
– Кать, пошли.
– На каком параде?
– Ну, на параде! Я забыл, как называется. По телику показывали. Там все на дудках играют в зеленых шляпах. И у всех такие собаки. На леших похожие!
Митрофанова посмотрела.
Собака действительно была похожа больше на лешего, чем на пса!
– А чего у нее бинты? Аппендицит, да? Мне в прошлом году вырезали, и я теперь яблоки с косточками могу есть! Я их и раньше с косточками ел, а теперь мне законно можно! Только я еще и палки от них ем, а папа говорит, что я же не коза! Ирландский волкодав, вот как ваш пес называется! Я точно вспомнил! Вы что? Не знали, какую собаку купили?
– Рома, отойди от нее?! – закричали с другой дорожки. – Отойди немедленно! Женщина, почему у вас собака без намордника?!
– Вы не волнуйтесь! – очень громко и бодро сказал Береговой. – В следующий раз будет намордник!
– Не в следующий раз, а немедленно, или я в полицию звоню!
Митрофанова, большой начальник и вообще всем известная стерва и сука, до сих пор смиренно молчавшая и пытавшаяся как-то спрятать за спиной понурое чудовище, угрожавшее жизни женщин и детей, вдруг заявила так, чтоб все слышали:
– Я тоже немедленно звоню в соцзащиту! – И даже сделала движение, как будто собиралась достать из кармана серого жакета телефон. – Почему дети находятся вблизи строительной площадки без специальных респираторов?! Тут кругом взвесь асбеста и цемента! Это губительно для детского здоровья. А взрослым, – тут она повернулась к мамашам, – необходимы каски! Это элементарные требования техники безопасности! Где ваши каски?!
Мамаши не сразу нашлись, что ответить, а некоторые, не слишком сильные духом, повернули коляски и покатили на соседнюю дорожку, подальше от греха и от касок – уж больно начальственный тон был у Митрофановой.
– Пошли, Кать. Хватит уже.
Волоча лешего на ошейнике – он был настолько слаб, что его покачивало ветром из стороны в сторону, – Митрофанова промаршировала мимо оставшихся колясок к подъезду.
– Фу ты, черт, – пробормотал Береговой себе под нос. – Намордник действительно придется купить!
– Ну, конечно. Подумаешь, намордник!
В обычный лифт они не вошли, пришлось ждать грузового, который долго не приходил, где-то наверху что-то разгружали, грохотали на весь подъезд.
– У вас кругом ремонт, да, Володь?
Он покосился на нее. Вернее, его непонимание покосилось.
Непонимание: «Она просто так спрашивает или выражает неудовольствие, что он живет в столь неустроенном месте?.. Она сама живет в тихом центре небось в тех местах и не бывает подобного никогда! Ты должен дать ей понять, что очень благодарен за поддержку и ничего от нее не ждешь. Понял?»
– Как ты ловко, про каски-то!..
– В таких случаях лучшая защита – нападение. Меня Анна Иосифовна когда-то этому научила. Если люди говорят или делают глупости, да еще при том агрессивны, лучше всего на них действует начальственный тон. Они сразу сдаются.
– Тебе виднее, – отозвалась робость Берегового.
Робость: «Конечно, начальственный тон! Она и есть начальник! Не имеет значения, что она сейчас ждет с тобой грузового лифта. Ничего тебе не светит – в смысле попы и кружевных чулок, которые ты видел сегодня в прорехе порванной юбки! Остынь».
В квартире гулял сквозняк и висела пыль от стройки, грохотавшей под стеной дома. Он вообще-то старался окна пореже открывать, но, когда такая жара, в этом бетонном мешке свариться можно, вот и приходится выбирать: или пыль столбом, или температура экваториальная, Африка в новостройке.
– Ну, проходи, – сказал Береговой своей собаке. – Мы с тобой теперь здесь будем жить. Не дворец, но лучше, чем на улице.
Это было сказано специально для Митрофановой.
Она скинула туфли и, волоча упиравшегося лешего, прошла в комнату.
Она была здесь один-единственный раз, когда Мане Поливановой и Алексу Шан-Гирею зачем-то срочно понадобился Береговой, они поехали и ее с собой потащили, и с той поры здесь почти ничего не изменилось.
Пусто, голо, неуютно.
Добавились книжные полки, занимавшие всю стену, – толстые темные доски на алюминиевых стойках. Книг на них пока маловато, а те, что есть, Митрофанова специально посмотрела, в основном по математике и программированию. Еще Борис Акунин, очень много, и Маня Поливанова – одна книженция.
Береговой сразу куда-то делся – робость и непонимание уволокли его на кухню и заставили там грохотать посудой, изображая бурную деятельность.
Митрофанова вспомнила и отцепила лешего от поводка.
– Давай осматривайся! Иди, иди, не бойся.
Но он все равно боялся, конечно. Он не имел права никуда заходить и знал это совершенно точно. Из магазинов и кафешек, куда неудержимо тянул голод, его всегда прогоняли. Из подвалов тем более. Иногда можно было забиться в угол остановки, где не так сильно дул ветер, свернуться и полежать, согревая собой ледяной асфальт. Летом еще удавалось поспать в парке, в наспех сколоченных для каких-то праздников теремках, да так и брошенных, но из теремков дворники гоняли. Если попадешься, прибить могут совсем, до смерти. Можно было забежать в гаражи или на автомойку, оттуда меньше гоняли, может, потому что рабочие были такими же бездомными, как и он сам. В гаражах даже кидали еду – недоеденный бутерброд, или кусок засохшего сыра, или даже сосиску, жесткую, резиновую, упоительно пахнувшую сосиску!.. А на мойке он мог попить из шланга, ему давали. А это такое удовольствие для собаки – пить из шланга! Вода чистая, прохладная, и нет в ней никакого песка, и окурков, и липких бумажек, не то что в луже! Пьешь, пьешь, такая радость! И носу приятно. Нос чистый делается, не заскорузлый, дышится потом легко!.. По морде течет на лапы, щекотно, весело! Но это редко бывало. А так заходить нельзя. Сразу прогонят, хорошо, если не ударят.
– Вот смотри, – говорила псу Митрофанова, – это Володина квартира. И твоя теперь тоже. Он здесь живет. Видишь стол? Он за ним работает. Ты у него со стола ничего не бери, он сердиться будет. Видишь, какой у него стол?
Стол у Берегового действительно был знатный – гигантских размеров, странной формы, со множеством выступов, углублений и ящиков – не стол, а поэма!.. И монитор, огромный, сверкающий, с серебристым надкушенным яблочком, в него хотелось нырнуть, как в омут. Ни на столе, ни на мониторе ни пылинки, и все завалено справочниками, бумагами, дисками, флэш-картами и еще какой-то непонятной и таинственной ерундой.
Митрофановой очень нравился его стол.
Еще ей нравилось нештукатуренные кирпичные стены, покрашенные светлой краской. Эти кирпичные стены очень подходили Береговому, и его столу, и пустым книжным полкам с алюминиевыми стойками!..
Пес вздохнул и лег, где стоял, прямо посередине комнаты.
– Да ладно тебе, – сказала ему Митрофанова. – Ты бы хоть вокруг обошел.
Пес посмотрел на нее.
...Вы что, смеетесь надо мной? Мне же нельзя! Я пока не понимаю ничего, но точно знаю, что нельзя! Меня же отсюда сейчас прогонят, да? Лучше я просто полежу тихонечко, тогда и прогонят легко, бить не станут, если тихонечко лежать-то! И хребет опять заныл. Так хорошо было, что я и забыл про него, а он, оказывается, никуда не делся. Болит вон опять.
