изрезанного гобелена, который привезли из Англии и только три дня назад закончили прибивать и потом со всех сторон закрывали пленкой – чтобы не испачкать случайно!
На кухне было совсем плохо.
Кухня была полностью отделана, и мебель, которую Данилов нарисовал вместе со стенами и полом, – по его идее, неотделимая именно от этого места, – давно смонтировали, расставили и так же тщательно укрыли мягкой тканью и пленкой.
Теперь ткань была сорвана, изрезана, словно в припадке истерического буйства, и безобразными кучами валялась на полу. Дверцы оторваны с мясом и сложены шалашиком, как будто приготовлены к костру. Светлое дерево выжжено растворителями. Едкие капли падали на пол, в осколки бутылок и куски выбитой мозаики. Шкафы зияли пустыми внутренностями, как выпотрошенные трупы.
Данилову стало трудно дышать. Как когда-то на сцене перед пустым зрительным залом.
Истерик. Тряпка.
Под ногами хрустело стекло, которое он давил.
Тот звук больше не повторялся, и он остановился, прислушиваясь.
– Данилов, что там?! – издалека крикнула Марта. Голос у нее был испуганный.
Он должен отправить ее домой. Здесь оставаться нельзя.
– Пока ничего. Не ходи сюда. – Данилов посмотрел себе под ноги и присел. Что-то красное заметил на полу. Красное и явно не химическое. Не снимая перчаток, Данилов поднял с пола осколок, измазанный красным, и в ту же секунду понял, что это кровь.
Именно кровь, а не элемент периодической таблицы Менделеева.
Данилов швырнул зазвеневший осколок и вскочил, оглядываясь. Дверь направо – в кладовую. Из кладовой на улицу. Дверь налево – в гостиную, где сейчас боится Марта. Прямо – французское окно с выходом на террасу.
Все это он придумал сам. И террасу, и французское окно, и сводчатый переход в гостиную, и камин с медным колпаком. Он ориентировался в этом доме лучше, чем в собственной квартире, и куда больше его любил.
Теперь мозаичный пол был залит едкой отравой и человеческой кровью.
Кто это сделал?! Зачем?!
Данилов рванул с шеи шарф и швырнул его в кучу тряпок на полу. По виску проползла капля. Отвратительно теплая и стыдная капля пота.
Он трус и неврастеник. Впрочем, это всем давно известно.
По красному следу, стараясь не наступать в него, он добрался до двери в кладовую и распахнул ее.
Тело лежало лицом вниз, и под ним была огромная красная лужа.
Хищный тропический цветок, готовый проглотить жертву.
Жив? Или уже нет?
Данилов наклонился. Почему-то запах крови был сильнее запаха химической дряни. Лучше бы пахло краской и растворителями.
Обеими руками Данилов кое-как перевернул тело. Голова глухо стукнулась о пол. Данилов зажмурился.
– Господи!..
Это Марта, устав бояться одна, все-таки пробралась следом.
– Помоги мне, – скомандовал Данилов, – я не понимаю, жив он или...
– Кто это? – спросила Марта с ужасом, как будто это имело хоть какое-то значение.
– Охранник. Помоги мне, Марта! Найди тряпку, намочи и дай мне! Вода в баллоне с правой стороны. И не смотри на него, если не можешь!
– Он... жив?
– Я не знаю!
Марта все-таки посмотрела и покачнулась, схватившись за стену.
Почему-то в лихих детективных киношках, которые она так любила, никогда не показывали, как из черного кровавого фарша, в который превращается человеческий череп от удара, вылезают белые кости.
– Марта, шевелись! Отвернись от него! Ты слышишь меня?! Ну!
На негнущихся ногах, спотыкаясь обо что-то, она доковыляла до баллона и нашарила в кармане носовой платок. Вода лилась ей на ботинки.
– На.
– Мне нужна большая тряпка! Эта не годится, Марта! – Не отрывая глаз, она смотрела, как белый носовой платок у него в руке мгновенно становится красным, словно в кислоту сунули лакмусовую бумажку.
– Вроде бы дышит, но я не знаю, как ему помочь.
– Давай «Скорую» вызовем, – просипела Марта, – они помогут...
