имеешь в виду, Данилов? Как ты тряпкой рану на голове затыкал тому бедолаге? Или как нас лицом к стене выстроили? Или как ты по стеклу ползал, а меня рвало? Что именно из этого «приключение»?
– Я просто хотел узнать, – невозмутимо продолжал Данилов, – как ты себя чувствуешь после всех потрясений.
– После всех потрясений я чувствую себя ужасно. Спать не могла. Сначала читала, а потом смотрела телевизор. Показывали какую-то дикость. В твоем духе, Данилов. Очень стильно и концептуально. Про извращенцев.
– А читала что? – Данилов достал еще одну сигарету и закурил.
Как хорошо, что она догадалась позвонить. Просто так.
– «Дневник Бриджит Джонс». Это модный английский роман.
– Стильный и концептуальный?
– Женский. – Про любовь?
– Про то, как после новогодних праздников невозможно влезть ни в одну юбку, на работе не дают повышения и любовник бросил. Остался единственный друг, но он гомосексуалист.
– Я твой единственный друг, – объявил Данилов, – и я не гомосексуалист.
– Мне повезло.
– Зачем ты звонишь?
– Я думала, что ты там совсем пропадаешь, Данилов. Ты у нас натура утонченная, где-то даже нежная. Я решила выразить тебе солидарность и поддержку.
– Спасибо. – Упоминание о нежности и утонченности ему не понравилось.
– Ты уже что-нибудь надумал?
– Пока ничего. Но я... мало думал. У меня почти не было времени.
– Слушай, я совсем забыла про бальные танцы! Как они прошли?
Данилов секунду молчал.
– Все хорошо. По крайней мере, Лида так сказала. Насколько я понимаю, самое главное в бальных танцах – это зрители. Зрителей было много, и все нужного уровня.
– А шоу?
– Красиво, наверное, – оценил Данилов, – черт его знает.
– Так красиво или черт его знает?
– И так, и так.
– А почему ты не привез Лиду на ночь?
– Марта, это совсем не твое дело.
– Не мое, – согласилась Марта со вздохом, – конечно, не мое. Так почему ты не привез ее на ночь?
– Потому что мне было не до нее. Мне нужно было подумать. Хотя я так ничего особенного и не надумал.
– И она тебя отпустила?
Данилов улыбнулся, представляя, как Марта сидит в пижаме на своей узкой кушеточке – кажется, это называется «полутораспальный диван», стильная вещь конца шестидесятых. Марта сидит, скрестив ноги в толстых белых носках, и на одеяле у нее разложены пульты от телевизора и музыкального центра, а на полу рядом с кушеточкой крошечный мобильный телефон, и вчерашний женский роман, и какой-нибудь «Business Weekly», принесенный с работы, чтобы посмотреть в выходные. Волосы у нее торчат в разные стороны, и пятно на щеке – на той, что касалась подушки, – и облезлый медведь, из которого сыплется желтая поролоновая труха, привалился к стене.
– Данилов, ты что? Уснул?
– Нет. Я не расслышал.
Марта опять вздохнула, понимая, что отвечать на ее вопросы о Лиде он не станет, а будет старательно уводить разговор, тянуть и мямлить. В некоторых вопросах он был удручающе предсказуем.
– Я спрашиваю, что ты надумал? Ну, про все эти дела.
– Да почти ничего. Есть два момента. Первый – зачем прислали записку. Ну, что пощады не будет. Я вообще не очень понимаю ее назначения. Зачем?
– Может, чтобы ты испугался?
– Чего?
– Ну, вот как раз этого – что пощады не будет.
– Какой пощады? Марта, если речь о смерти моей жены, то я... не убивал ее.
– Я знаю.
Марта знала не все.
А тот человек знал. Знал, что во всем виноват Данилов.
Откуда?! Откуда он мог об этом знать?! Даже Марта об этом не знала.
