не приехал?
И тут Данилов вспомнил.
Ну конечно.
Он предупреждал секретаршу, что в субботу поедет посмотреть на дом. Он сказал ей об этом в пятницу, уезжая. Она собиралась в субботу работать «в счет отгула». Данилов не возражал. Он никогда не возражал. Ему было все равно, в счет или не в счет, секретарша была ему нужна в основном «для плезиру», как это называла Марта, – какой же офис без секретарши! Даже на телефонные звонки Данилов предпочитал отвечать сам.
– Я действительно предупредил Ирину, – сказал Данилов, соображая. Ириной звали секретаршу. – Спасибо, что ты мне подсказала, Марта. Извини, я должен срочно позвонить.
– Хочешь, я к тебе приеду, – предложила Марта, изо всех сил надеясь, что он согласится, – прямо сейчас?
– А стирка и глажка?
– Пошел к черту.
– Нет, – отказался Данилов, и Марта моментально почувствовала себя собакой, которую оставили на платформе, а поезд уже тронулся, – спасибо, Марта.
Опять – спасибо, Марта!
– Пожалуйста, – пробормотала она. Еще немного, и она заплачет – то ли из-за гормональных изменений, связанных с беременностью, то ли из-за того, что впереди маячит еще одно уборочно-постирочное воскресенье, унылое до боли в зубах, то ли из-за того, что у ее ребенка – бедняжки! – никогда не будет настоящего отца, то ли из-за того, что она совсем не нужна Данилову и знает об этом, так нет же – навязывается, пристает, предлагает себя в компаньоны.
Зачем?!
– Я тебе вечером позвоню, – пообещал Данилов, как показалось Марте, чтобы отвязаться от нее.
– Угу, – согласилась она и положила трубку.
Свою трубку Данилов сунул в гнездо зарядника и стал готовить себе завтрак – йогурт, сыр, хлебцы из холодильника, – время от времени посматривая на телефон.
Почему Марта в последнее время то и дело сердится на него? Что изменилось? Они устали друг от друга или это подготовка к тому, что будет впереди?
Впереди будет непонятный ребенок, папа-Петрысик, «на тот большак, за перекресток» по праздникам, разговоры по телефону сначала раз в три дня, потом раз в неделю, а потом – на каждый Новый год. Все хорошее позади. Все хорошее кончилось.
На дачу Тимофея Кольцова Данилов приехал с Мартой, чего тот человек не мог предугадать. Данилов пригласил Марту в самый последний момент, утром. Накануне он даже не знал, что она опять собирается ночевать у него. Она часто приезжала без предупреждения, чего он терпеть не мог.
Пусть бы лучше приезжала без предупреждения, чем без предупреждения забеременела непонятно от кого! От орангутанга, который говорит «женский фактор» и еще «ихнее дело».
«Ну, это ихнее дело, не наше!» – так обычно комментировал орангутанг выступление по телевизору какого-нибудь иностранца по какому-нибудь иностранному вопросу.
– Не наше, – вслух сказал Данилов.
Звонить было еще рано, зря Данилов сказал Марте, что должен срочно позвонить. Даже когда он допил свой чай из китайской кружки и догрыз холодную и жесткую пластинку хлебца – знать бы, зачем он держит их в холодильнике?! – звонить было все еще рано.
Данилов поставил в посудомоечную машину свою кружку, тарелку из-под сыра и положил ложку. Весь набор в машине выглядел как-то неубедительно, и Данилов задвинул хромированную панель, решив, что помоет посуду после обеда, всю сразу. Ему даже в голову не приходило ополоснуть тарелку и кружку под краном.
Есть правила, им нужно следовать. По правилам его жизни посуду моет машина.
Готовясь к разговору с собственной секретаршей, Данилов достал записную книжку и ручку – чтобы ничего не упустить. Почему-то он думал, что она непременно продиктует ему целый список имен тех, кто интересовался, как Андрей Данилов собирается провести субботнее утро.
Будет список, и методом дедукции Данилов вычислит необходимое.
Имен оказалось три.
Переполошившаяся секретарша, застигнутая Даниловым в разгар утренних воскресных баталий с ребенком и мужем, долго и мучительно соображала, чего от нее хочет шеф, шикала в сторону на ребенка и руководила действиями мужа – «сними, сними сковородку!» – и, вернувшись к трубке, в которой молчал Данилов, так же мучительно вспоминала, кто именно интересовался им в пятницу вечером.
– Знаменская звонила, – наконец выдала она с неизбывной тоской в голосе, – а больше вроде никто...
– Вроде или никто? – холодно переспросил Данилов.
Знаменская не могла совершить налет на дачу Тимофея Кольцова. Она была тучной, очкастой, одышливой дамой – то ли академиком, то ли членом-корреспондентом. Проводив детей в благополучное заокеанье, она на свободе перестраивала квартиру на Ленинском проспекте и звонила Данилову в офис по четыре раза в день – сообщала все новые идеи, почерпнутые из журналов. Говорила она прокуренным баритоном, виртуозно управлялась с неформальной лексикой, на чем свет стоит поносила коммунистов вкупе с демократами, а заодно и академическое начальство. Данилову она нравилась. Идеи из журналов он выслушивал, непременно одобрял и продолжал делать все по-своему.
«Как это вы ее не боитесь? – спрашивал у него нервный, замученный бригадир строителей. – Она же
