Ты совершенен и свободен, когда она с тобой. Когда общая кровь ревет в ваших общих венах, общая вселенная распускается странными цветами, а общие крылья выдержат вас обоих. Ты ничто, когда ты один и у тебя свободны руки. Ты можешь махать ими сколько угодно – они все равно не превратятся в крылья.
Он растерянно посмотрел на Катину голову на своем бедре и потрогал ее волосы, тяжелые и прохладные на ощупь.
Что он станет делать, если ее не будет с ним?!
Нет, не так. Что он станет делать,
Опять займется измышлениями относительно людей и крокодилов?! Опять его начнет занимать вопрос, кто из нежных созданий, попавшихся ему на пути, более крокодил, а кто менее? Опять он станет выбирать, с кем именно из крокодилиц, – а может, повезет, и они окажутся приличными людьми! – он хочет провести какое-то количество времени, отпущенного ему на жизнь?!
Зачем?! Зачем?!
– Почему ты так тяжело дышишь? – спросила сонная Катя Самгина, без которой он теперь не знал, как жить. – У тебя тахикардия?
Он молчал и гладил ее по голове, и она вдруг встревожилась, приподнялась и села, свалив на пол плед.
– Что с тобой, Максим?
– Все отлично, – фальшивым, ненатуральным, балаганным голосом сказал он. – Я просто думаю.
– О чем?
– О работе. О трупе. О том, почему тебя хотели убить, – выдал он стандартный набор. – Ты… хочешь спать или можешь со мной поговорить?
– Я-а? – протянула Катя, рассматривая его. – Я, конечно, могу и поговорить, но спать я тоже хочу. Слушай, давай спать вместе, а? Этот диван раскладывается? Я вот так пристро-о-юсь, и не будет у меня никаких кошма-аров!
И она опять стала возиться и укладывать голову ему на бедро, и он спросил беспомощно:
– А почему мы не можем пойти в спальню?
Она перестала пристраиваться, опять уселась и посмотрела на него.
– Потому что ты там наверняка спал со всякими другими женщинами, – сказала она совершенно спокойно. – А мне не хочется… занимать их место. У меня есть свое, вот здесь, на диванчике. Или здесь ты тоже с кем-нибудь спал?
Он отвернулся от нее. Нога, к которой она только что пристраивалась, живая, теплая, волосатая мужская нога, вдруг превратилась в каменную, как лапа у сфинкса.
– Максим?..
Он мягко отстранил ее, поднялся и нашарил на полу свои полосатые трусы.
– Давай поговорим, – сказал он голосом оперуполномоченного и рывком натянул трусы, как будто заковал себя в латы! – Времени совсем нет! Я утром рано уеду, и… Но, в общем, ты только, пожалуйста, завтра меня дождись.
– В каком смысле?
– Ну, не уезжай отсюда!
– Я и не собиралась. Мне бы позвонить только, Надежде и Нине Ивановне, а ты у меня телефон забрал!..
– Я отдам, – пообещал он.
Она зевнула, посмотрела на его трусы, хотела засмеяться и не стала.
– О чем ты хотел меня спросить?
Он подумал немного. Думать было тяжко, потому что сердце болело и мешало ему – никогда раньше у него не болело сердце!..
– Что-нибудь странное. Непонятное. Какие-нибудь новые знакомства. Ну, что-нибудь, что было с тобой в Москве. Вспомни.
– Именно в Москве? – спросила она задумчиво.
– Да. Если бы дело было связано с Питером, и тебя, и того мужика убили бы в Питере. Незачем было ехать в Москву.
– Меня не убили! – возразила она с досадой. – Но ничего не было странного, правда! Все самое обычное, неинтересное. Ну, то есть, наверное, с твоей точки зрения, неинтересное. Я в «Новостях» работала, делала сюжеты, лекции слушала по вечерам. Квартиру сняла по объявлению в газете.
– В какой?
– По-моему, «Жилищный вопрос» или что-то такое. Это питерская газета, Максим. Я еще в январе стала объявления смотреть, потому что шеф сказал, что отправит меня в Москву на учебу. Я и Нину Ивановну заранее предупреждила, и Надежду. Ну, чтобы все были готовы к тому, что меня месяца два не будет.
– А Надежда? Что она сказала, когда ты собралась в Москву?
– Надежда тут ни при чем! Просто она моя подруга! Не помню я, что она сказала! Кажется, сказала – молодец, вот что.
– Катя, это очень серьезно!
