Варвара не собиралась «к ним», Варвара собиралась к Ивану Берсеневу и теперь не знала, как ей сбежать. Лифт был совсем близко, и путь к отступлению почти отрезан.
Уверенной рукой Лина нажала последнюю из немногочисленных кнопок, двери закрылись с приятным звуком, и лифт поехал.
– Устала, – сказала Лина и посмотрела на себя в зеркало, – ужасно. Сегодня не день, а безумие.
Она заправила за ухо иссиня-черную прядь и, закинув голову, посмотрела на Варвару. Варвара была раза в два больше нее.
– Как ваш шеф? Выяснили, куда он ходил?
Кровь молотила в виски, щеки предательски наливались пунцовым цветом, глаза под очками ничего не видели от слез.
Она должна бежать. Хоть в окно. Хоть в мусоропровод. Хоть в водосточную трубу.
Зачем она приехала сюда, зачем?! Что она выдумала?! Разве кто-нибудь сможет ей помочь, тем более Иван Берсенев?! Что может оправдать ее появление в этом доме, в этом лифте, в обществе этой милой, уставшей и такой уверенной в себе женщины?!
Кретинка, дура!..
Лифт остановился, разошлись блестящие двери, и Варвара увидела Ивана. Он полусидел на подоконнике, скрестив в щиколотках босые ноги. Дверь в его чертоги была распахнута настежь.
– Привет, – сказал он и заглянул Варваре за спину, – Лина, добрый вечер.
– Добрый вечер, – отозвалась Лина. Варвара посторонилась, давая ей дорогу. – Мы внизу встретились.
– Я только на одну минуту, – скороговоркой выпалила Варвара, – мне сумка моя нужна…
– Извините меня, – Лина улыбнулась, – я пойду. Я что-то устала сегодня. Увидимся, Варвара.
В полном смятении чувств, если только у нее остались какие-то чувства, как в замедленном кино Варвара увидела, что Лина поворачивается к ним спиной и неслышно идет по ковру, и пропадает за поворотом, и звенят ключи, и лает собака, и кто-то вопит радостным юношеским басом: «Мама пришла!»
– Ну что? – спросил Иван совсем рядом. – Вынести тебе сумку сюда или ты все-таки зайдешь?
Варвара открыла и закрыла рот.
Тогда решительной рукой он взял ее за кисть и потащил в свою квартиру. Варвара не успевала переставлять ноги, вот как он ее тащил! Грохнула, закрываясь, обманчиво-легкомысленная дверь, и она снова оказалась в герцогских покоях. Ах нет, пардон, в королевских чертогах.
Вечернее солнце до краев наливало чертоги золотым и желтым. На драгоценном паркете лежали веселые солнечные пятна. В кресле, где тогда пряталась от несправедливости жизни Варвара, валялся пузатый портфель. На стойке дымилась большая чашка чая, еще были сложенная пополам газета, часы, надкушенное яблоко и кипа каких-то растрепанных бумаг.
Варвара судорожно сглотнула.
– Можно, я заберу свою сумку?
– Можно, – ответил Иван угрюмо. – Я сейчас принесу. Анна Семеновна убрала ее в гардеробную. Или, может, чаю выпьешь?
– Нет! – вскрикнула Варвара. – Нет, спасибо!
Он пожал необъятными плечами. Майка на этот раз была белой, и плечи казались еще шире.
Пока его не было, Варвара топталась на паркете, тоскливо рассматривала собственные грязные следы и знала, что теперь-то уж точно все, все пропало!.. Навсегда.
Как будто могло быть иначе.
– На. Вот твоя сумка.
– Спасибо! – она прижала сумку к груди. – Спасибо большое! Я прошу прощения за беспокойство! Я бы позвонила, но у меня нет номера вашего телефона. Если я нарушила ваши планы, еще раз извините меня, пожалуйста!..
Она выйдет из его дома, дойдет до моста и утопится. Так будет лучше всего.
– Да ничего, ничего, – он несколько удивился, – не было никаких планов.
Она была совершенно пунцовой, и ему показалось даже, что она плачет за стеклами очков.
– Подожди.
– Что?!
– Подожди.
Неожиданно он сдернул с нее очки и уставился в лицо, очень близко. Варвара отшатнулась и закрыла глаза.
– Болит? – спросил он деловито и потрогал ее щеку.
– Нет, не очень. Спасибо. То есть извините. Мне подруга сделала какой-то компресс, и отек спал, только синяк остался.
– Остался, – согласился Иван, взял ее рукой за шею, притянул к себе и поцеловал.
