– На, – сказал Архипов благодушно и протянул ей тарелку, – кинь ее и разбей.
– Володя! Ты молчишь, как рыба, уже три дня…
– Два, – поправил Архипов, – мы с тобой вместе два дня и две ночи.
Она немедленно покраснела.
– Я хочу знать! Я тоже имею право знать! Почему ты мне не рассказываешь?
– Потому что все кончилось и мне не хотелось, чтобы мы… в первый раз занимались не любовью, а разговорами!
– А во второй?
Он поймал ее за руку, разжал кулачок и захохотал.
– Машка, ты смешная! Конечно, я тебе расскажу. Просто меня это больше не интересует, понимаешь? Совсем не интересует.
– А что тебя интересует?
– Ты меня интересуешь. И еще почему наш мальчик гуляет с нашей собакой по пять минут? Почему он не гуляет с ней по три часа?
– Ты же все равно с ней потом бегаешь!
– Бегаю, – согласился Архипов и поцеловал ее в ухо. – Как же мне с ней не бегать!
Маша помолчала.
– А почему ты называешь его – она?
– Кого?
– Нашу собаку. Она же – он.
– Он.
Так как Архипов все пытался как следует с ней поцеловаться, она в конце концов вырвалась и ушла за стойку.
– Володька, расскажи мне! Вот клянусь тебе, что, если ты мне не расскажешь, я тебя… я с тобой… я больше никогда…
Архипов слушал с интересом. Маша долго бормотала, потом наконец запуталась и остановилась.
Владимир Петрович и сам понимал, что слишком затянул финал представления, но ничего не мог с собой поделать. Во-первых, вожаком стаи был именно он, а во-вторых, ему неожиданно понравилось ее дразнить.
– Ладно, – сказал он, устыдившись своего юношеского пыла, – все довольно очевидно. Кто самый первый пришел ко мне и стал рассказывать про то, что у тебя в квартире поют хором и практически курят гашиш? И еще что все соседи волнуются и так далее? Гаврила Романович Державный, милейший старый чудак в пальто и шляпе! Я бы, по своему обыкновению, и не заметил ничего, если бы он мне не сказал!
– Зачем он пришел к тебе?
– Да затем, чтобы подготовить меня ко всему остальному – к тому, что ты бросишься с лестницы, например. Ну, представь, ты бы… умерла следом за Лизаветой. Подозрительно? Подозрительно. Да ничего подозрительного, она же в секте состояла и вообще малость чокнутая! Владимир Петрович Архипов своими глазами видел и своими ушами слышал, что по нашей площадке шатаются какие-то странные люди, поют странные песни и так далее! Мало ли безумных, которые в этих сектах состоят, а потом с собой кончают!
Вдруг он очень разозлился, потому что все могло бы так и получиться и он прошел бы мимо, не остановившись и не оглянувшись. Если бы не Лизавета с ее идиотским требованием написать расписку, что он станет оберегать бедную «сироту».
Если бы не Лизавета, Маши уже не было бы на свете, а у него, Архипова, до конца жизни остался бы один «холостяцкий флэт»!
– Потом дверь, – продолжал он в сильном раздражении. – Когда я ночью застал у тебя в квартире Макса, он сказал, что вошел в открытую дверь. Я ее потом закрыл, и замок был не поврежден. Из этого, между прочим, я сделал блестящий вывод о том, что ее открывали ключами. У кого были ключи? У Гаврилы Романовича и Елены Тихоновны!
– Ну и что? У меня тоже! И у тети были ключи!
– Тетя к тому времени уже умерла. А тебя я подозревал, кстати. Долго подозревал. До ботинок.
– До каких ботинок?! Ах да, до ботинок…
– Когда я пришел и попросил у них ключи, они по ошибке отдали мне дубликаты – те самые, что сделал дядя Гриша с тех, что ты принесла им. Это была большая ошибка. Принципиальная и роковая. Я понял, что Гаврила Романович зачем-то заказывал еще одни ключи – новые, а ты отдала им старые!
– Зачем заказал?
– Затем, что Лизавета в любой момент могла их забрать. Она же была… непостоянная особа. Забрала бы, и как бы он тогда попал в квартиру с драгоценными картинами? В первый раз его спугнул Макс. Потом дверь сторожил Тинто. Потом ты пришла с дежурства, и он заглянул к тебе по-соседски, чтобы выяснить, кто ночью находился рядом с его драгоценными картинами. Ты ему сказала, что в три часа едешь в нотариальную контору, где станут читать завещание Лизаветы.
– Я не помню…
– Я помню! – возразил Архипов с досадой. – Я отлично все помню! Я встретился в ними возле лифта, и
