– В физтехе, – буркнул Архипов, – вы же знаете.
– Да-с, – с жалостью сказал старик, как будто поставил диагноз, – Антуан Ватто, тысяча шестьсот восемьдесят четвертый, тысяча семьсот двадцать первый. Жанрист декоративной школы. Ты что, даже «Жиля» не видел?
Архипов отрицательно покачал головой.
– Да-с, – повторил старик, – Клуэ, Пуссен, Клод Лоррен, затем Ватто. Великие французские живописцы. Ватто – это жанровые сценки, тонкие душевные переживания, удивительная точность восприятия. «Паломничество на остров Киферу» тоже, конечно, не видел.
– Не видел, – признался Архипов.
– Если все подтвердится, значит, вы стали обладательницей самой удивительной коллекции в мире, дорогая Мария Викторовна. Никто и никогда не находил сразу трех неизвестных Ватто. Года три назад на аукционах ходили какие-то слухи, но тогда они ничем не подтвердились. Да-с. Ну, ежели, конечно, подлинники и ежели допустить, что остальные три того же автора.
– Антуан Ватто? – повторила Маша, пошарила рукой и приткнулась на высокую табуретку. – Это… его картины, а не… тетиного мужа?
– Нет-с, не тетиного и не мужа. То есть Сашка их замалевал, конечно, но они от этого не стали хуже, уверяю вас. Сашка был большой знаток французского искусства, ценитель, профессионал. Он знал, что прятал.
– Откуда у Лизаветиного мужа мог взяться Ватто?!
– Понятия не имею, – бодро ответил старик. – Полотна не краденые, прошу заметить, а именно – неизвестные. Историческая ценность огромная. Художественная ценность огромная. Антуан Ватто! Сие вам не живописец Шилов.
– Да, но… откуда?
– Сашкин дед жил во Франции много лет, по-моему, там и скончался. В Россию наезжал по два раза в год. Сашка говорил когда-то, что дед был банкир и собирательство очень уважал. Его отец в русскую революцию ударился, тогда все так делали, а что стало с дедовой коллекцией, и какова она была, и кто ею распоряжался – сие мне неведомо. Может, Ватто и оттуда, а может, отец-революционер где цапнул, не знаю. Надо исследовать, искать пути, экспертов собирать… Такие находки… раз в сто лет встречаются, да и то не в каждые.
Архипов присел на край стола и взялся за лоб.
Лизавета все знала. Ее муж оставил картины ей, а она – любимой «сироте».
Каждый получает по заслугам. Никто не может быть в обиде.
Маша Тюрина не может быть в обиде. Лизавета оставила ей в наследство миллионное состояние и мировую славу в придачу.
Антуан Ватто, жанрист декоративной школы, под незабудками и грачами папаши Огуса!
Тот, кто убил Лизавету, знал про Ватто, и ему было наплевать на квартиру. Квартира – тысячная, десятитысячная или какая там часть от Машиного наследства!
Вот вам и Лизавета, черт ее побери совсем!
За квартирой охотился пучеглазый – пардон, лучезарный! – Добромир.
Кажется, Архипов уже понял, кто охотился за Ватто.
Давно бы ему понять, придурку! Сразу бы ему понять, ведь это так очевидно, да и Лизавета ему все время подсказывала!
Книга. Ключи. Свет на лестнице. Пропавший дневник покойного Огуса. Нож под диваном в гостиной, а не в Машиной спальне. Нотариальная контора, в которую точно в назначенное время прибыли представители «Пути к радости», Маслов и второй, неизвестный Архипову.
Маслов обо всем догадался раньше, за что и поплатился.
И нож у него в боку! Никто не знал про этот нож под диваном, кроме того, кто
Какой сложный, хитрый, медленный, как пыточный огонь, беспроигрышный план! Антуан Ватто, удивительная тонкость восприятия, игра красок!
– Мне нужно позвонить, – попросил Архипов. – Кажется, я забыл телефон. Можно я позвоню, Федор Кузьмич?
– Звони, – разрешил старик, – только я аппарат за ширмочку направил. На столе мешает.
Архипов зашел за ширмочку и набрал номер.
– Расул, – заявил он, – я сейчас подъеду. Никуда не уходи. Федор Кузьмич, вы вот… Марию Викторовну к супруге вашей не проводите? В крайнем случае смотрины можно без меня начать.
– Отчего же не начать, – пытливо рассматривая Архипова, пробормотал тот, – можно и начать.
– Тогда я поехал.
– Володя! – закричала Маша, но высокая дверь уже тихо притворилась за ним.
– Но почему, почему он?! – Костлявые кулачки сжались и стукнули по кожаной обивке кресла.
Звук вышел неубедительный. Чавкающий какой-то вышел звук.
Тогда она подбежала и стукнула по стойке. Чашка подпрыгнула на блюдце, вышло дребезжание – опять не то.
