дернула и вытащила из розетки хвост утюга. Держа утюг наготове, осторожно и неслышно ступая, она подошла к двери и посмотрела в глазок. В эту секунду звонок прогремел в третий раз.
На площадке ничего не было видно, лампочки уже три дня не горели, только сумрачная мутность, слегка разбавленная уличным фонарем из лестничного окна, внутри которой колыхался чей-то силуэт.
Маша покрепче перехватила утюг.
В дверь сильно ударили, и она вздрогнула.
– Открывай! – закричали с той стороны. – Открывай давай! Я знаю, что ты дома, свет горит!
– Уходи, – приказала Маша. – Или я вызову милицию!
На площадке хрипло засмеялись:
– Вызывай! Давай, давай, вызывай! Мне так даже лучше! Правда-то на моей стороне!
Маша перевела дыхание и сунула на полку утюг, который все ехал и ехал из пальцев.
И открыла дверь.
– Давай собирай их! – приказал вошедший. – Попользовалась, и хватит!.. Час расплаты настал!
– Тимофей Ильич, к вам Катерина Дмитриевна.
Он оторвался от бумаг – чтение было трудным, он даже губами шевелил, когда читал, и еще помогал себе лбом, – и посмотрел на селектор.
– Где?
Секретарша знала все его интонации, как свои собственные, и именно в этой не было ничего хорошего.
– В… приемной, Тимофей Ильич. Рядом со мной.
– Я ее не вызывал.
В селекторе послышался какой-то шум, шевеление и возня – дрались они там, что ли? – и голос его жены сказал:
– До чего ты противный мужик, Кольцов! Ну, не хочешь, и не надо!
И все смолкло.
Тимофей Ильич еще некоторое время смотрел на селектор, потом пожал плечами и вернулся к чтению.
Читал долго.
Когда дочитал, понял, что ничего не понял, и обозлился. Его жена обладала удивительной способностью отвлекать его от любых занятий, даже когда он и не собирался отвлекаться и даже когда она ничего особенного для этого не делала.
Интересно, зачем она приходила?..
«Ни за что не буду звонить, – решил он. – Буду соблюдать себя. Буду равнодушным и сильным. Что я ей, на самом деле, мальчик, что ли?! Если хочет поговорить со мной, пусть говорит вечером. Или мы вечером куда-то собирались?»
Он наморщил лоб, потом побарабанил пальцами по столу. Обнаружил заусенец и тут же расковырял его, очень неудачно, потому что сбоку сразу закровоточило.
«Подумаешь, она пришла!.. И что теперь? Я из-за нее должен работу бросить?»
Рассуждая таким образом, Тимофей Ильич Кольцов, олигарх, губернатор, судостроитель, вершитель судеб и практически бог-отец и бог-сын в одном лице, потер заусенец, встал из-за стола, решительно распахнул дверь в приемную – на взволновавшуюся секретаршу даже не взглянул, прошагал мимо охранника – тот вскочил и сделал «в ружье» – и вырулил в коридор. Там никого не было, на его персональном этаже в компании помещалась только служба безопасности, а больше никого, дошел до двери на лестничную клетку и распахнул ее. Сразу за стальной дверью начинались шум, гул голосов, запах сигарет и духов – компания жила, дышала, работала, будто отделенная от хозяина не только стальной дверью, но и незримой стеной, за которую не проникали мелкие человеческие проблемы и страстишки, карликовые карьерные соображения, дурацкие мысли о повышениях и зарплатах.
Офисы, хоть бы и свои, Тимофей Ильич не слишком любил. Он любил производства и людей, которые работают на них. Он, конечно, лучше в них разбирался и лучше их понимал.
Он сбежал на один пролет, касаясь рукой деревянных полированных перил. Офисы он отделывал только своим деревом, с собственных лесопилок, и в этом был определенный шик, что-то вроде купеческой гордости – мол, у нас все свое, и мануфактурка, и заводишко железоделательный, и лес свой, и паровой катер. Даже лосось в тарелке свой, открыли лососевую ферму, а что же делать, норвежский, что ль, покупать, деньги тратить?!
При его появлении – лоб государственно нахмурен, на людей не глядит, за спиной пристроившийся охранник – все разговоры на площадке смолкли, курящие одномоментно и даже несколько кучно кинулись к урне, затолкали в решетку свои бычки, побежали к двери, возле которой произошел некоторый затор. Кольцов наблюдал совершенно равнодушно.
– Добрый день, Тимофей Ильич!
– Здрасти.
Так или иначе, сотрудники все протиснулись, только одна осталась, длинноногая и длинноволосая, с длинным мундштуком. Она наблюдала за исходом коллег с лестничной площадки с загадочной улыбкой. Она попадалась Тимофею в коридорах и на лестницах не один раз, и ему казалось, что она пытается с ним заигрывать.
Дура.
