Татьяна Устинова
Саквояж со светлым будущим
Моим любимым людям, работающим в издательстве «Эксмо»
Билетер с Барахольщиком взяли брусок
И лопату точили совместно,
Лишь Бобер продолжал вышивать свой цветок,
Что не очень-то было уместно, —
Хоть ему Барабанщик (и Бывший судья)
Объяснил на примерах из жизни,
Как легко к вышиванию шьется статья
Об измене гербу и отчизне.
– Маша! Где труп?!
Молчание и отдаленное мурлыканье музыки.
– Маша! А, Маша?!
Молчание и музыка, и никаких звуков, свидетельствующих о том, что Маша услыхала его призывы.
– Маша!!! Где труп, я тебя спрашиваю?!
Ну что делать? Придется теперь вставать и самому идти на поиски, а не хочется. Он оттолкнулся ногами от массивной тумбы письменного стола, кресло покатилось. Сначала оно ехало по паркету и производило некоторый шум, потом въехало на ковер и покатило бесшумно, а когда колесики увязли в ворсе, и вовсе остановилось.
До двери было еще далеко. В кресле не доехать.
Он заворчал, выбрался из кресла, пошел к двери, зацепился за что-то, то ли за край ковра, то ли за ножку книжного шкафа – он всегда и за все цеплялся, потому что видел плохо, – распахнул дверь и заорал:
– Марья!
Последние звуки стихли, и тишина воцарилась в доме.
Он свесился через полированные лестничные перила и проорал в гулкую пустоту:
– Марья, дьявол!..
– Я не дьявол, – проговорили с робким достоинством у него за спиной, зря он свешивался в проем! – Я просто… не слышала. Вам что-нибудь нужно, Дмитрий Андреевич?
– Я Аркадий, – проскрежетал он, – по крайней мере, пока на работе!
Секретарша промолчала, разглядывая свою коричневую папочку. Он помолчал, разглядывая секретаршу, а потом протянул:
– Маша, а, Маша? Где труп?
– Какой именно труп вас интересует, Дмитрий Андреевич?
– Последний.
– У нас два последних.
Он в раздражении почесал за ухом, как большая блохастая собака. Впрочем, на блохастую собаку он похож, пожалуй, не был. Он был похож на ухоженного домашнего пса, искренне недоумевающего, откуда у него могут взяться блохи.
– Ну… бабы этой труп! Где он?!
Вредная Марья сделала вид, что задумалась, и замолчала. Он постоял-постоял возле нее да и ушел в кабинет.
Раз она вредничает, он тоже будет вредничать.
Не пойти за ним она не может, а в кабинете их положение моментально изменится в соответствии с табелью о рангах – он начальник, она подчиненная. В кабинете победа всегда оставалась за ним. В предвкушении этой победы он пинками подогнал кресло к столу, уселся и сложил пальцы домиком, как некий политический деятель недавнего прошлого, утверждавший – не без оснований! – что «Россия наш общий дом». Насчет «нас» было до конца неясно, а вот для того политического деятеля Россия – дом родной, это уж точно!
На подоконнике сидел серый дождик в мокром плаще, болтал ногами в резиновых ботах. От его болтания по подоконнику с гулким стуком рассыпались капли.
Дмитрий Андреевич молчал и смотрел на дождь.
Приоткрылась дверь на лестничную площадку, застланную турецким ковром. Он усмехнулся в сложенные пальцы.
– Труп фотомодели Русланы у вас, – сказали от двери. – У меня его нет.
– У меня тем более!
– У вас.
