– У меня тоже была чудная бабушка. Совсем простая. Добрая, умная и совсем простая. Когда она умерла, оказалось, что именно на ней все и держалось. Ее не стало, и родители в тот же год развелись. Мне было восемнадцать лет.
– А мои родители развелись, когда мне было восемнадцать дней. Или около того. – Он улыбнулся. – Мне повезло.
– Повезло?
– Мне не пришлось пережить это, когда я уже был… в сознании и начал что-то понимать. Меня дед вырастил. А мне на Димку всю жизнь было наплевать…
В молчании они дошли до машины.
– Бросьте вы, – осторожно сказала Лидия. – Сколько у вас лет разницы?
– Двадцать, – ответил он злобно. – Двадцать лет у нас разницы. Так что, милая барышня, мне даже придумать нечего в свое оправдание. Пропал бы пацан, если бы не этот хренов маньяк, которого он хотел наказать, и не девушка Лиза, которая мне позвонила. Теперь он эту науку на всю жизнь запомнит, а я всю жизнь буду думать, что было бы, если бы я тогда телефон не включил, который дед выключил…
Лидия посмотрела на него сбоку. Вид у него был удрученный.
– Слушайте, Егор, – вдруг спросила она, – а у вас очки что, совсем без диоптрий?
– Что? – Он изумился до такой степени, что даже засмеялся. – Очки?
– Зачем вам очки? – повторила Лидия. Этот вопрос не давал ей покоя. – Дураку ясно, что зрение у вас стопроцентное. Это я точно знаю как пожизненный очкарик. Так зачем?
– Очки придают мне интеллигентность и стильность, – ответил он и покатился со смеху. – Ясно вам?
Он так хохотал, что Лидия тоже засмеялась. Больше от удивления. Егор Шубин, оказывается, умеет смеяться.
– Когда вы в этих очках, на вас страшно смотреть, не то что с вами разговаривать, – произнесла она скороговоркой. Ночь и только что пережитое создавали иллюзию странной близости. Конечно, утром эта иллюзия исчезнет без следа, но сейчас она была такой реальной, и Лидии показалось, будто она все что угодно может сказать этому человеку, который так ей нравился.
С самого начала нравился.
С того самого момента, когда она выскочила из кустов ему наперерез, а он сказал: «Пресса всегда появляется неожиданно».
Или даже раньше, когда он так холодно и умопомрачительно вежливо разговаривал с ней по телефону.
– Да, – согласился он, – это у меня получается очень хорошо. Вернее, до последнего времени получалось. Это очень удобно – когда тебя все боятся и никто с тобой не разговаривает просто так.
– Неужели?
– Это экономит массу времени. Впрочем, очевидно, проблем со временем у меня больше не будет.
Лидия промолчала. Это был совсем другой разговор. Проблем со временем у него не будет потому, что она, Лидия Шевелева, лишила его работы.
Она смотрела, как медленно поднимаются вверх гофрированные гаражные ворота.
Может или не может быть, чтобы все содержащееся в тех документах было неправдой? Если может, тогда он должен немедленно подавать на газету в суд и в редакции должно начаться служебное расследование. Если он выиграет дело, редакция принесет свои извинения, возможно, заплатит компенсацию, опубликует опровержение и… И все. На работу Егор Шубин никогда не вернется. Никому не нужен юрист с подмоченной репутацией. Однако он человек, много лет проработавший в опасной близости к такой закрытой, сложной и могущественной персоне, как Тимофей Ильич Кольцов, который вряд ли отпустит на вольные хлеба проштрафившегося юриста.
Как говорил в каком-то фильме Ален Делон, «он слишком много знал…».
У Лидии вдруг волосы на голове зашевелились, она дернулась в кресле, как будто ее кольнули в бок, и сунула руки в карманы.
– Куда? – спросил Шубин.
– В Архангельский переулок, – ответила она машинально. – Слушайте, Егор, а что вы собираетесь делать?
– В каком смысле?
– Ну… – Она не знала, как это сказать. – Ну теперь, когда у вас… стало так много времени…
– А-а, – протянул он. – Вы решили раскаяться в содеянном?
– Нет, – решительно ответила она. – Просто еще утром я была совершенно уверена, что вы подлец, а сейчас я… ни в чем не уверена!
– Что так? – Его тон не нравился Лидии. Его тон был просто ужасен, но ей не хотелось обращать внимание на тон.
– Мне понравился ваш дед, мне понравился ваш брат, мне понравился ваш друг и то, что вы… сами полезли в этот подвал.
– Я полез в этот подвал сам только потому, что в этой стране
