– Что значит 'не пью'? … Может, общество вам не по душе?
– Зачем обижаться, – сказал Демьянко. – Нельзя ей, врач запретил.
Долгое засмеялся невеселым смехом.
– Врач! До ста лет жить надеетесь? Всех нас … пуля ждет! Пей, тебе говорю!
И только теперь Демьянко понял, что Довгий пьяный, может, запой длится у него уже целую неделю. Глаза его были мутные, большой тонкогубый рот дергался. Настороженность зверя помогали ему скрывать свое состояние, но иногда на мгновение алкоголь брал верх, и разум Довгого тьмарився.
'Вот гад! Как же быть? – Подумал Демьянко. – Ссору с ним поднимать нельзя, не время '.
И ласково сказал:
– Выпейте, Богданна, не оскорбляйте хозяина.
Мнения Демьянка будто передались девушке. Она поняла: раздражать бандита, полусумасшедшего от злобы, страха и водки, нельзя. Надо выполнить его требование.
Медленно взяла чашку, глотнула вонючего самогона и закашлялась.
Долгое залпом выпил свою порцию и насмешливо посмотрел на Демьянка, который отпил три четверти стакана:
– Что, тоже врач запретил?
– Ты сейчас завалишся на сено, а мне сорок километров ехать, тогда городом идти, – спокойно возразил Демьянко.
С какой вкрадчивой любезностью Довгий предложил:
– А вы не торопитесь ехать, побудьте немного с нами. Бояться нечего, охрана есть. Ты уснешь, а мы с Богданна посидим.
Он смотрел в сторону, говорил безразличным тоном, но было в его голосе нечто такое, от чего Богданна сжалась, услышала беду.
Не понравилась его предложение и Демьянко.
– Нет, задерживаться мы не можем.
– Врешь! – Губы Довгого задергались, хватая. – Все вы врете! Обманули, предали.
– Никто тебя не обманывает.
– Много ты знаешь! – Губы бандита двигались, как два красных блестящих черви.
'Надо убираться отсюда, – подумал Демьянко. – Совсем эту тварь разобрало '.
Долгое снова налил самогона всем троим. Богданна с ужасом смотрела на полную чашку. Неужели придется снова пить? Нервы ее были такие напряженные, что даже самый прочный 'первач' не захмеляв, но сам вид самогона вызывал тошноту.
– Много ты знаешь! – Повторил Довгий. – В Западную зону бежать надо, а что я буду делать в Германии их? Что? … Но память здесь по себе оставлю, ой оставлю! – Яростно заскрипел зубами. – Вовек Довгого не забудут!… Пей!
– С нас достаточно, пора, – твердо сказал Демьянко, отодвигая стакан. Он понял: больше уступать нельзя – от уступок бандит нахальнее. Если бы молодой человек был один, он бы не боялся бы ничего, но Богданна …
Поднялся из-за стола. Девушка тоже встала.
Долгое внимательно осмотрел Богданна, узкие глаза раздевали, липли к стройной фигуры девушки.
– Хорошо, – совсем трезвым голосом сказал Довгий. – Ты иди … А вы, Богданна, останьтесь.
– Нет, – на скулах Демьянка заиграли тугие желваки. – Мы пришли вместе и вместе пойдем.
И бандита уже трудно было остановить. Спокойно, но упорно он повторял:
– Не лезь не в свое дело, убирайся.
– Оставь, Довгий, – Демьянко еще не терял надежды покончить миром.
Губы бандита искривились. Одним прыжком он оказался у скамьи, схватил автомат, направил на Демьянка и прохрипел:
– Убирайся!
Богданна была сама не своя. Если Демьянко попытается сопротивляться, Довгий застрелит его.
Однако молодой человек уже нашел выход из положения. Как и в фашистской армии, в бандах украинских националистов основу основ составляла слепое повиновение 'низших' 'высшим'. Вот на этом и сыграл Демьянко. Даже не взглянув на автомат, он убрал горделивую позу и, чеканя каждый склад, сказал.
– Это что-о и-ке? Как ты со старшим офицером разговариваешь, хам, быдло! Распустились!
Расчет был правильный. Холуй, привыкший глумиться над беззащитными, дрожал перед сильными, знатными, богатыми. Долгое понял, что позволил себе лишнее. А что если Демьянко оттуда, из Мюнхена? … Пристрелишь его здесь, а там – тебя … Бандит не терял надежды пробраться в Западную Германию.
Секунду длилась напряженная пауза. В Богданна онемели ноги.
Долгое медленно опустил автомат.
– Слава вождю! – Спокойно, будто ничего и не было, сказал Демьянко и жестом показал Богданна, чтобы она шла.
– Вождю слава, – вслед им ответил Довгий.
Спустились с крыльца. Пес не поднял головы, только искоса взглянул в их сторону. Стецько сидел на завалинке – отсюда он следил за дорогой, ведущей от дома к селу.
Демьянко попрощался с ним небрежным кивком. Богданна сказала: 'До свидания' и тут же почувствовала, как глупо звучат сейчас эти слова.
– Идите спокойно, не торопитесь, не обертайтесь, – вполголоса произнес Демьянко. – Бояться не надо.
Богданна догадалась, почему он держится сзади, а не рядом – защищает себя от выстрела в спину. У девушки забилось сердце. 'Какой он храбрый и хороший', думала она о Демьянко.
Тропа петляет в зарослях орешника, теряется в зеленой глуши. Тихо.
Демьянко скосил глаза, посмотрел через плечо – дом едва видно. Погони нет.
– Ну, вот и все, выбрались! – Вздохнул, словно сбросил с плеч тяжелый груз и добродушно рассмеялся.
Богдана вдруг разрыдалась. Пыталась сдержать слезы и не могла – нервное напряжение было слишком большим.
– Что вы, Богдана, не надо, не надо, – уговаривал ее растерянный Демьянко. Взял руки девушки в свои.
Богдана подняла голову, посмотрела ему в глаза. На длинных ресницах дрожали слезы.
– Я вам так благодарна, – взгляд ее стал густой, глубокий.
И Демьянко неожиданно поцеловал девушку в губы, щеки, глаза. Богдана спрятала лицо у него на груди. Он погладил ее мягкие волосы
Девушка напомнила:
– Нас ждет … этот …
Демьянко чуть не вскрикнул от внутренней боли. Смысл случившегося, стал беспощадно ясен: Богдана считает его не за того, кем он был в действительности. Между ними никогда не может быть любви, настоящей, чистой, искренней любви.
А обманывать Богдану он не хотел.
– Пойдем, – тихо сказал Демьянко.
Голос его удивил девушку – он вдруг стал холодным, суровым. Решила, что ошиблась. Радость любви наполняла ее.
Но счастье вмиг исчезло, как только вышли на шоссе и Богдана увидела облупленный, как съеден парша, 'мерседес'. Действительность снова вступила в свои права, действительность темных дел, заговоров, бандитских тайн, к которым теперь стала причастна и Богдана. 'Я люблю его, а кто он? – С тоской подумала девушка. – Может, как Довгий, людей убивал?… Ведь он назвал себя 'старшим офицером'. Получается, такой же бандит, как Довгий, только образом высший… А кто дал чин?… Фашисты, гитлеровцы… За что? За что отмечали фашисты?…'
От этой мысли по телу пробежал нервную дрожь: 'Нет!' Хотелось крикнуть во весь голос.
