которые должны были ориентировать автомобилистов в этой путанице, сообщали только номера шоссе, замалчивая их названия. Сначала мы долго ездили по кругу, сбитые с толку этим потоком цифр. Затем, положившись на случай, выбрали одну из дорог, вроде бы ведущую на юг. «Фольксваген», если судить по счетчику, старательно придерживался пятидесяти миль в час. Другие машины шли почти на такой скорости или чуть быстрее. В общем, даже с учетом обгонов грузовиками и пикапами, мы на нашем бело-желтом «старичке» выглядели вполне достойно.
Люк спал на заднем сиденье. Позже мы экспериментальным путем установили, что одно только урчание мотора нашего трейлера способно почти мгновенно действовать на его детский организм как снотворное, и не отказывали себе в удовольствии прибегнуть к этому средству всякий раз, как Люк трудно засыпал.
По прошествии двух или трех часов мы свернули с шоссе: Жюли обнаружила на карте название не то города, не то поселка, где было бы неплохо остановиться. Ей захотелось белого вина, и она уже мечтала о том, как будет смаковать его, сидя на террасе кафе. Увы, это место не имело ничего общего ни с городом, ни с деревней. Несколько заправок, кафе с фастфудом, супермаркеты, торгующие продуктами, электробытовой техникой, мебелью и всякой мелочью, несколько домиков с пристроенными гаражами в окружении подстриженных газончиков — вот и все, что мы увидели в этом населенном пункте, о котором столь любезно проинформировала нас дорожная карта. О белом вине на террасе оставалось только мечтать.
Мы постояли там, растерянно глядя на автомобилистов, которые заправляли свои машины, а потом теми же движениями заправлялись сами, купив на drive-in[21] гамбургеры и тут же сунув их в рот. Американское «I am full» означает, что человек наелся, что он пресыщен. «Нет, спасибо, я больше не хочу вашей восхитительной утки в меду, I am full». В Америке поесть и заправиться бензином — суть два равнозначных действия. Хотя почему два: по сути, просто единое целое. Именно это и почуяли опытные градостроители, которые придумали объединить жратву и горючку на широких площадках автостоянок.
«А что, если устроить небольшой пикничок?» — предложила Жюли в качестве лекарства от охватившего нас оцепенения. Жюли не имеет себе равных в искусстве превращать в праздник неприятные бытовые или погодные обстоятельства, тогда как я, напротив, готов покорно сдаться. Итак, мы ринулись в атаку на ближайший супермаркет, торгующий замороженными продуктами. В соседнем магазине мы купили хлеб, свежие овощи, колбасу и бутылку воды; увы, белого вина там не оказалось, но что делать, спасибо за все остальное.
Мы распаковали наши сокровища на площадке для отдыха, рядом с автотрассой, где любителей пикников ожидали деревянные столы. Кроме нас, тут никого не было. Жюли мигом приготовила роскошные сандвичи с ветчиной, помидорами и авокадо. Люк хотел только одного — своего соевого молока. Вскоре за соседний стол уселась еще одна семья: отец, мать, тучная женщина, и весьма упитанные детишки. Пока глава семейства раздавал банки с пепси-колой, остальные вскрывали огромные пакеты с чипсами и попкорном. Не успели мы их рассмотреть, как они уже погрузились в машину и укатили прочь. Эта мгновенная остановка в пути была сделана с одной лишь целью — заправиться. Все в конечном счете упирается в вопрос скорости. Именно это — скорость, с которой совершаются обыденные движения, — и определяет разницу между обществами. Когда-нибудь, вполне возможно, и мы, подгоняемые срочными делами, начнем питаться так же, как они, даже не заметив этого, одним махом покончив с самим понятием трапезы.
Мы вновь отправились в путь, предварительно уложив остатки нашего пиршества в миниатюрный холодильник с лампочкой-миньоном, слабо освещавшей его изнутри, как только открывалась дверца; это приводило Жюли в полный восторг: так радуются маленькие девочки, которым подарили игрушечную кухню, они счастливы, что могут хозяйничать, подражая маме. Жюли воспринимала наше путешествие как возврат к детству, возможность посещать незнакомые края, разводить костры, устраивать привал под открытым небом — короче, делать все, чем запомнились ей семейные каникулы, проводимые на лоне природы, на берегу океана, вместе с ее родителями и шестью братьями и сестрами.
Хотя было всего пять часов дня — «pm», как здесь говорили, — Жюли пыталась отыскать на карте национальный парк, где можно было бы отдохнуть и заночевать. Мы находились недалеко от Вашингтона, и она указала мне выезд на автотрассу. Следуя ее инструкциям, мы покинули «городскую» зону и начали подниматься по серпантину на холм, густо заросший дубами и лиственницами. Вход в парк находился на самой вершине. Сторож вручил нам план местности, предоставив самим выбрать место стоянки. В это время года, сказал он, посетителей бывает мало, разве что на уик-энд. Поездив минут десять, мы отыскали площадку, где действительно никого не было. Она была разделена на шесть отдельных пронумерованных участков, каждый со столом и грилем. Жюли была на верху блаженства. Ни одной живой души, кругом только нескончаемый лес да озеро внизу, под склоном. Она усадила Люка в удобное детское креслице, чтобы он тоже мог наслаждаться пейзажем, и он тотчас начал испускать восторженные крики, указывая пальчиком на вещи, которые не видел никто, кроме него.
Пока Жюли готовила ему место для ночлега под крышей трейлера, я пошел прогуляться, чтобы размять ноги и набрать хвороста для костра.
Пламя с треском взвилось к небу в ту минуту, когда солнце посылало нам свои прощальные лучи. Люк без умолку лопотал что-то невнятное, завороженно созерцая пляску огненных языков. Жюли достала из холодильника баранину на ребрышках и кабачки. Уже стемнело, и я поставил на стол зажженную газовую лампу. Наше кухонное оборудование было довольно незатейливо и состояло из кастрюль, сковородок, нескольких тарелок, приборов и стаканов, способных выдержать тяготы долгого пути. Именно так Жюли задумала это путешествие: объехать всю Америку, останавливаясь где душе угодно, распаковывая каждый вечер наш походный скарб, разводя огонь на закате и ночуя под открытым небом, когда наступит жара. Жмурясь от удовольствия, она смаковала каждый кусочек слегка обжаренного на костре мяса. Люк, совсем обессилевший от бурных чувств, вызванных открытием новых земель, крепко заснул. Я уложил его в крошечную постельку, похожую на капсулу «шаттла» (за вычетом электронного оборудования). Если он откроет глаза, то сможет увидеть нас в узкое оконце.
Мы улеглись на траву бок о бок, ослепленные звездами, сверкавшими в чистом темном небе. Я без труда нашел Большую Медведицу, Малую Медведицу и Полярную звезду; на этом мои познания созвездий заканчивались. «Вообще-то, карта звездного неба под этими меридианами не очень отличается от нашей», — сказал я Жюли. Объяснялось это тем, что в данный момент мы странствовали примерно на тех же широтах. Подобную картину можно было наблюдать в Брюсселе шесть-семь часов назад, конечно, при условии, что облака и дожди не подпортили праздник. А к этому часу там, в старушке-Европе (как ее здесь называли), восходящее светило уже должно было озарять горизонт…
На рассвете, с первыми лучами солнца, природа пробудилась от сна. В лесу уже вовсю кипела жизнь. Какое имя подобрать этим птичьим трелям, цоканью белок, треску ветвей? Вчера мы уснули под открытым небом, вдоволь насладившись созерцанием звезд. В лесной ложбине еще стелился ватный туман. Продрогнув от влажной ночной свежести, я сбегал в машину за одеялом. Жюли плотно закуталась в него и приникла ко мне. Но вскоре утренний свет окончательно прогнал сон. Люк тоже открыл глаза и подал голос, требуя, чтобы мы вернулись к дневным заботам. Мы молча выпили горячий кофе, еще не стряхнув с себя опьяняющую истому этой волшебной ночи. Похмелье — кажется, так называют момент, когда действительность вступает в свои права после ночных безумств, связанных с выпивкой или любовью. На будущее учтите это и соблюдайте осторожность, любуясь ночным небосводом, — принимайте его в умеренных дозах.
Итак, мы снова пустились в путь, сами не зная зачем и с сожалением покинув этот затерянный рай, где деревья шептались с небом. Отныне, держа курс на юг, мы каждый вечер поступали точно так же: даже не глядя на часы, разбивали лагерь, как только видели, что солнце клонится к горизонту. Люк уже свыкся с мыслью, что жить — значит каждое утро ехать куда-то по дорогам в поисках нового места для ночлега. По вечерам он возвращался на свой «чердак» в трейлере, где его ждало уютное гнездышко, единственное место, служившее спокойной гаванью для его утлого кораблика.
Кроме соевого молока, которое Люк требовал теперь только в конце дня, он начал питаться овощными пюре в баночках, особенно пристрастившись к морковному, которое обильно размазывал по щекам. Он очень рано решил самостоятельно пользоваться ложкой, хотя с трудом находил рот. Иногда,
