приехал совсем в другую. И это отрицать?
— Да в ту же самую, — буркнул Алексей.
— Да почему? — не отставал Евгений Петрович.
— Ну, почему-почему? — неохотно ответил Алексей. — Потому что люди науки, вроде меня, по- прежнему могут реализовать себя только за границей. По тому что пенсионеры по-прежнему ограничены в своих правах своими ограниченными пенсиями, какие уж тут права человека-то? Черта оседлости какая-то экономическая. И мы в состоянии этого смертного греха уже шестнадцать лет живем. Молодые, сильные ограбили, по сути, своих стариков, а ведь то, чем они так охотно пользуются, не ими создано, а этими самыми стариками. Да, стало опрятней, богаче, но ведь это фасады одни столичные, а никакого социального сотрудничества как не было, так и нет.
— Работать надо, — назидательно молвил Евгений Петрович, — работать. А работать наш народ не любит. — Он хмурился, и было видно, что филиппика Алексея не пришлась ему по душе.
— Где работать? — усмехнулся Алексей. — Я вот недавно в провинцию ездил…
— Ты был в провинции? — удивилась Наталья Владимировна. — Что ты там делал? Ты смотри, Женя, — обернулась она к мужу, — к нам не дозовешься, а он уже в провинцию успел.
— Так, по делам, — не стал распространяться Алексей. — Так там впусте все лежит.
— Головотяпство наше в веках прославлено, — вздохнул Евгений Петрович с таким чувством, на которое, наверное, имел право только Николай Михайлович Карамзин ну и, быть может, еще летописец Нестор.
— Как полагает Интернет, — сказал Алексей, — проект «Россия» готовится к своему закрытию.
— Какой проект, Алеша? — возмутился Евгений Петрович. — Страна вошла наконец в мировое сообщество. Нас перестали бояться. Происходит взаимопроникновение культур. Хватит уже в берлоге своей сидеть.
Засиделись. Пора уже зарубить себе на носу — мы такие же европейцы, как те же немцы, те же голландцы.
— Как те же румыны, те же боснийцы, — продолжил Алексей. Он вспомнил, что недавно говорил ему Костя Ренников, и заметил: — Ну, может, и вошла, да как-то боком. Сейчас в бизнесе, да в любом практически производстве планирование дальше двух, ну трех лет просто не делается. А если так, то кто ж нам инвестиции понесет? Никто, дядя Женя, — усмехнулся Алексей. — Наоборот, деньги отсюда бегут сломя голову. Вам ли не знать.
— Я, если честно, единственный выход усматриваю, — сокрушенно молвил Евгений Петрович, — опять звать варягов.
— А сами-то что?
— Не можем сами, не способны, — сморщился Евгений Петрович. — Ты не представляешь себе, какая коррупция. Насколько все прогнило при чекистах. Все руководители, начиная со среднего звена, должны быть иностранцы. Только так. Или Ходорковского срочно выпускать и делать президентом.
Алексей издал короткий смешок.
— Тогда и вам, дядя Женя, в сепаратор лезть, — сказал он.
Это соображение привело Евгения Петровича в некоторое замешательство. С растерянной улыбкой он обратился к супруге, и та погладила его по руке. Евгений Петрович оправился и взялся уже серьезно:
— Русские не способны к методичному, последовательному труду. Им он скучен. Лучше водку пить. И православие, — он покосился на Наталью Владимировну, — это такая религия, которая в этом смысле развращает.
— Женя, — укоризненно покачала головой Наталья Владимировна.
— Странно, что ты возражаешь, — продолжил дядя Женя. — Ты же сам смог реализовать себя за границей.
— Да нет, — усмехнулся Алексей, — я уехал как раз потому, что ваши кумиры устроили здесь свой экономический эксперимент.
— Удивляюсь я тебе, Алексей. Шесть лет ты прожил в Европе. Неужели не усвоил тамошний дух?
— Ну, я и до этого в подъездах не мочился. А что касается духа — это вы Вебера, наверное, прочитали, — предположил Алексей.
— Да, — не слишком уверенно согласился Евгений Петрович.
— Вебер действительно исследует связь между протестантской этикой и духом капитализма, но там же говорит, что не убежден, что здесь курица, а что яйцо… Да и еще большой вопрос, что то, что построили протестанты, это идеал.
— Все действительное разумно, — парировал Евгений Петрович в лучших традициях своей молодости.
— Угу, — буркнул Алексей. — Черта с два… А потом, — вернулся он к началу разговора, — ваш же Ельцин и привел к власти этих чекистов.
— Это была ошибка Бориса Николаевича, — тягостно вздохнул Евгений Петрович.
— Это Борис Николаевич был ошибкой.
— Эх, Алеша, как же ты, — с досадой проговорил Евгений Петрович. — Он принес нам свободу.
— Да сама она пришла, свобода эта. А его выбрали ее охранять. Кстати, что тут все у вас на Ходорковском помешались? Я, как вернулся, только о нем и слышу.
— Потому что это ум, честь и совесть нашей эпохи, и только он сейчас может спасти страну, — взволнованно произнес Евгений Петрович.
— М-м, — отозвался Алексей. Он хотел было напомнить Евгению Петровичу про деньги Чернобыльского фонда, но удержался. Во время дефолта 98-го Евгений Петрович лишился чрезвычайно крупных сбережений и пережил инфаркт, поэтому, помня об этом, Алексей не решался сильно волновать его чересчур резкими возражениями.
— Котик, меня беспокоит твоя личная жизнь, — капризно произнесла Наталья Владимировна и надула губки, как будто усматривала в таком положении вещей некое умаление и себя самой.
— Сильно беспокоит? — спокойно уточнил Алексей. Он смотрел на свою родную тетку и не видел в ней личности, а только самку, которой все равно с кем быть, с кем жить: с эсэсовцем, с палачом НКВД, с вороватым крепким хозяйственником. Он подумал, что мир был бы лучше и разумней, если бы женщины отказывали во взаимности представителям указанных категорий, но, увы, именно за этот сегмент мужского рынка и вели несознательные женщины самую отчаянную борьбу. Алексей допускал, что бывают грехи, так сказать, чистые, незамутненные женскими слезами, грехи без задних мыслей, причиной которых являются они сами, как-то: корыстолюбие, или какое-нибудь обжорство, но в итоге большинство своих пороков мужчины охотно складывают к ногам обольстительных самок, и, может быть, в этом и есть главная цель и смысл этих пороков.
— А вот девочка у тебя была. — Наталья Владимировна сморщила свой лаковый лобик. — Ну, переводчица, по-моему? Вы еще у нас как-то были.
На этот раз Алексей посмотрел на тетку с уважением.
— Были, но давно, — вздохнул он. — У вас, тетя, и память! — Все-таки это была родная сестра его матери, и он не счел нужным хранить невозмутимость. — У нее все хорошо.
— Евгений, — деловито обратилась она к супругу, — ты рассказывал мне про дочку твоего этого Сапрыкина. Она же в Англии учится, не так ли? Хотя… — она оглядела Алексея, словно видела его в первый раз, и от Алексея не ускользнуло сомнение, мелькнувшее у нее в глазах.
— Хотя ты, племянничек, не от мира сего, — весело закончил за нее он, — а посему исполненная достоинств дочка Сапрыкина достанется другому.
— Ну-у, Алексей, — протянула Наталья Владимировна обиженно, — я так не сказала.
— Н-да, не всем дается счастье, — молвил вдруг Евгений Петрович и нежно приобнял Наталью Владимировну, что почему-то оказалось для нее полнейшей неожиданностью. Положив руки на плечи жене, он воззрился на Алексея победно, точно выразил претензию на реванш в сферах более очевидных, чем Ходорковский и гадательные судьбы родины.
— Ты Андрея не видел еще? — ревниво спросила Наталья Владимировна.
— Да нет, — с легкой досадой ответил Алексей. — Как он?
— Не плохо, — заверил Евгений Петрович. — Ты зайди к нему в клуб, он на работе всегда, — с
