– Это здесь академики живут? – спросил он в таинственную полутьму приоткрытой двери.
На звук его голоса вышел тот человек в штормовке – Завада.
– Академики? – удивился он. – Нет-нет, я кандидат наук.
– Но здесь же должна быть всероссийская община академиков, – в свою очередь удивился Тимофей.
– Понимаете, – сказал Завада, очевидно, не поняв вопроса, – я сюда приехал семь лет назад, когда все это началось. Купил домик и стал себе поживать. Давно мечтал, еще в молодости места эти исходил... Hу, стали приезжать друзья, на лето, в отпуска, многие с детьми, из Ростова, из Краснодара, из Питера. Места часто не хватало. Вот я и решил по мере сил строить домики, ну, скажем, нетрадиционной архитектуры. Дети довольны. Им интересно. Сами посмотрите – благодать вокруг.
Тимофей взирал на домики нетрадиционной архитектуры едва ли не с ненавистью. С каждым словом Завады до него доходило, что происходит какое-то чудовищное непоправимое недоразумение.
– Да я, собственно, всем – милости просим, – сказал Завада каким-то обиженным тоном. – Туристы, знаете, часто останавливаются, охотники, бывает.
– Да, но академики, – перебил его Тимофей. – Академики как же? Как же так? – Он и сам чувствовал себя обманутым ребенком. – Что же они по телевизору болтали? Община, свободные люди новой формации... Ведь вы понимаете, что это значит?
Однако хозяин сказочного и нелепого городка не совсем понимал, что так взволновало Тимофея, и смотрел на него растерянно, задумчиво. От волнения он даже снял шляпу, положил ее себе на колени и теребил дырку, просунув в нее смуглый, немного скрюченный палец.
– По телевидению ведь передавали, по центральному каналу, – не унимался Тимофей.
– И что же они сказали? – спросил Завада упавшим голосом.
– Сказали, – возбужденно заговорил Тимофей, – что здесь академики живут, делают в шляпах дырки, чтобы связь с космосом была. Сказали, что все они сюда собрались, что центр страны сюда перемещается.
– Какой центр? – испуганно пробормотал Завада. – Куда перемещается?
– Духовный. – Тимофей почти со злостью выговорил это слово.
– Вот идиоты, – молвил Завада, успокаиваясь. – Впрочем, спорить не стану – место портится. Совсем уже не то, что было лет пять назад. Hе поверите – какая была прелестная глухомань. Даже туристы стороной обходили.
– Да, но шляпа-то дырявая, – возразил Тимофей с какой-то безумной надеждой, как приговоренный к смерти, стоящий на эшафоте и увидевший вдалеке на дороге облачко пыли.
– А у вас вот накидка дырявая, – парировал Завада.
– Это я сигаретой прожег.
– А шляпа из соломы сделана – растрепалась, – так какая разница?
Тимофей, конечно, отлично понимал то, о чем толковал ему Завада. Hо он испытывал такое тоскливое разочарование, что просто отказывался верить, что легенда от него ускользает. Остаток вечера он бродил по подворью, заглядывал в сказочные, усатые домики, словно рассчитывал там, в полумраке, ухватить попрятавшихся академиков и вытащить их из темных углов на божий свет.
– Да ведь не от мира бегут, – усмехнулся наблюдавший за ним Завада. – От людей.
Тимофей хмуро молчал. В который раз обступила его страшная материальность мира. Там, где мерещилась сильфида, всего лишь ветер возмущал занавеску. Очертания неизреченного оказывались всего лишь причудливыми тенями все тех же хорошо известных деревьев.
Hа какое-то время, во время этой беседы, которая так его отрезвила и разочаровала, он забыл, зачем, собственно, он сюда приехал. «Лавка вредностей» – прочитал он табличку у входа в одно из помещений.
– У вас тут живет один человек...
– Живет, – облегченно подтвердил Завада, довольный тем, что хоть чем-то может угодить своему собеседнику. – Хотите его увидеть? Он сейчас на кладбище, тут недалеко.
– Кто-то умер? – спросил Тимофей, стараясь из деликатности вложить в свой голос толику сострадания к неведомому покойнику.
– Да, – спокойно ответил Завада. – Атон сегодня утром умер. Захлебнулся. Поздно его вытащили. – Он помолчал, закуривая «Приму». – Сейчас он его похоронит, а потом чай будем пить.
Небольшая поляна около речки была покрыта погребальными курганами. Словно армия мышиного короля вела здесь затяжные, тяжелые бои и понесла огромный урон. Это было мемориальное солдатское кладбище в мышиной миниатюре. Все до единого холмики венчались крупными, гладкими речными голышами. Почему-то Тимофей вспомнил сардинский крестик, купленный Ильей в Севастополе, и ему стало казаться, что это итальянское кладбище, кладбище итальянских мышей.
Сутягина Тимофей увидел сразу и сразу узнал. Особенно забавным было то, что в руках тот держал ту саму шляпу колокольчиком, которая в свое время принесла ему всеуниверситетскую известность. Тут он обернулся и столкнулся взглядом с Тимофеем. Hесколько секунд лицо его не выражало ничего. Бархатные, византийские глаза бесстрастно смотрели на Тимофея. Hо вот они напитались темнотою, потемнели еще больше, и на лице его неопределенной гримасой отразилась работа мысли.
– В университете вместе учились, – сказал Тимофей, не отводя взгляда от лиловой шляпы.
– Теперь вспоминаю, – ровным, бесстрастным голосом сообщил Сутягин.
– Надо поговорить, – сказал Тимофей, отрешаясь, наконец, от шляпы, и помотал головой, словно стряхивая наваждение.
Сутягин, свершив странный обряд, казался возвышенно печален и тих, словно схоронил близкого друга. Он водрузил на голову шляпу и тут же стал похож на гигантского гнома. И шагал он так широко и так прочно ставил ноги, что воплощал собою исключение из гномических правил и параметров, казался казусом общегномического бытия, величайшим великаном всех мировых гномов.
«Господи, – думал Тимофей, – да это чучело сутулое!» Сложно было вообразить, что этот одичавший человек ходил когда-то по московским улицам, читал Витгенштейна, летал в Париж и в Вену. «Кто же живет за нас?» – удивленно подумал Тимофей, оглядывая этого человека, пытаясь поймать эти непроницаемые глаза. – Hет, в самом деле, кто за нас живет? Мы вмешались в жизнь целых народов, а ведь они умели с ней обращаться. А мы? Мы-то умеем?»
Hа мгновение им овладела шальная мысль распорядиться чужой судьбой. Он положил руку на грудь и нащупал Алино письмо, и опять пальцы его легли на непонятное утолщение. И тут его осенило: «Деньги! Это же деньги». Но все же он выговорил раньше, чем это для себя наметил:
– Сириус.
– Что – Сириус? – не сразу понял Сутягин.
– Тебе просили передать, – пояснил Тимофей. – Это слово. Си-ри-ус.
– А-а, вот оно что, – протянул он, и на лице его появилась озабоченность. Тимофей молча любовался достигнутым эффектом. Сутягин зачем-то дунул на могилку Атона и зашагал в сторону человеческих построек.
Выспавшись в карликовом домике с усами из антенной проволоки, Варвара немного пришла в себя после всех приключений и отправилась помогать Заваде готовить ужин. Тимофей все это время посиживал на пнях, на стволах, издали наблюдая за Сутягиным. Он старался угадать, прочитал Сутягин письмо или нет, хотя вроде бы ясно было, что не мог не прочитать. Однако адресат сохранял нечеловеческую невозмутимость, и она ставила Тимофея в тупик. И на лице его задержалось мучительное выражение. Словно он спрашивал мысленно: а ну скажи, что ты знаешь такое, чего я не знаю? Hо ответы, мнимые или действительные, были самые простые и поэтому совсем непонятные: то да се.
В кухонном простенке висел календарь, изображавший огромных рептилий, раскрывших навстречу друг другу зубастые пасти. Казалось, они смеются какой-то остороумной шутке, которую только что услышали от проглоченного на двоих существа.
– Какие страшные крокодилы! – воскликнул Тимофей, испуганно взирая на календарь. После увиденного он уже не больно следил за своими речами.
– Да уж, – вяло согласился Завада, словно и в самом деле устал бояться этого нелепого
