Павел рассеянно на меня посмотрел.
— На своем товаре кайф не ловят, — сказал он назидательно, как крупный буржуа неразумному сыну, которого застал за чтением социалистической брошюры.
Сразу после этого мы выехали, захватив по дороге Аллу и Ксению. Стоял один из тех воскресных дней, когда внезапно появляется безумная надежда, что бабье лето повторится еще раз и времена года начнут движение в обратном порядке.
Не было ни ветра, ни дождя, деревья еще держали последние листья. В лесу пахло влагой, а в садах яблоками, и трава на обочинах была мокра.
Мы ехали под низким и сухим небом, на котором ровным и глубоким слоем были размазаны серые, без малейшей прогалины, тучи. Дорога расстилалась среди полей. Изредка к полотну прижимались деревни. За домами на оголенных изломанных ветвях яблонь зеленели поздние плоды, и облетевшие рябины держали свои розовые кисти; кое — где в палисадниках в завитках увядающих листьев криво торчали шары хризантем на высоких, погнутых непогодой стеблях. У серых заборов под прицелом крохотных мезонинчиков стояли ведра с картошкой. Ближе к Москве были еще и астры, а когда широко блеснула свинцовой лентой Ока, осталась одна картошка, и снова по обе стороны дороги, разбитые далекими перелесками, потянулись на просторе унылые поля, одни уже перепаханные, другие в редкой щетине сухой стерни.
По пути я принялся было вести осадные траншеи к исполинским стенам “Войны и мира” и “Карениной”, но поскольку мы были не одни, урок то и дело сбивался на посторонние темы.
— Смотри, и равнины у нас есть, и горы… — сказал Паша, с интересом озирая виды. — И море.
— И тайга. — Алла сделала страшные глаза, но ее не поняли.
Чапа летел в левом ряду, как ласточка перед ливнем, и впереди мигали поворотные огни машин, отваливающих направо.
— И тайга, — повторил Паша. — У нас все есть. Все, что нужно.
— Для чего нужно?
Этот вопрос остался сиротой. Ближе к Туле яблок становилось все больше, они лежали в канавах обочин гниющими кучами.
— Я давно не был дома, — снова заговорил Паша. — Весной надо будет обязательно съездить. Поедем, девочки? Форельку поймаем.
— А что там есть? — поинтересовались девочки.
— Форель есть.
— А еще?
— Там все есть. Горы есть. Если повыше забраться, там знаете как? Вот снег лежит, а в трех метрах цветы растут.
— А какие цветы?
— Маленькие такие, — пояснил Паша, — красивые.
— Поедем, — решила Алла. — Я буду кататься на лыжах. Там подъемники есть?
Паша, видимо, оказался во власти образа и посмотрел на нее рассеянно, но меня, когда я услышал про подъемник, разобрало зло.
— А я буду собирать цветы, — поразмыслив, сказала Ксения.
— Ах ты, Офелия выискалась, — процедил я.
— Не понял, — сказал Паша.
— А у моих знакомых кошку Офелией зовут, — сказала Ксения.
— А у моих — Муравей.
Мы переглянулись.
— Почему Муравей?
— Ну так зовут.
— Что — то мы запутались в этих кошках, — сказал я и обратился наконец к Паше: — Слушай сюда: если увидишь кого с цветами, сразу говори: “Ах ты, Офелия выискалась”.
— М — м, — недоверчиво промычал он. — Зачем это?
Девушки еле — еле сдерживали свои чувства.
— Чапа, запоминай, — сказал Паша, но, подумав, занес в электронный блокнот. — Нет, все понятно, но все — таки…
Часов в двенадцать мы были на месте. Оставив Чапу в машине на площадке, где ожидали несколько экскурсионных автобусов, мы побрели вдоль пруда по мокрой дорожке. Ивы, согнувшись, смотрелись в черную гладь воды. Поверх их отражений неподвижно лежали почерневшие листья и, как оборванные снасти, серебряными нитями висела паутина.
— Почему дорожка мокрая? — спрашивал Паша. — Ведь нет дождя.
Никто этого не знал.
У кассы Паша распахнул свои карманы и стал рыться в кредитных карточках.
— Рейтинг, рейтинг, — сказал он с досадой, — а рублей — то нет.
— У меня есть, — успокоил я, а Алла осуждающе покачала головой.
— Не пойму, мы в Нью — Йорк, что ли, приехали? — спросила она, но Павел благоразумно промолчал.
Поверх обуви мы нацепили огромные тапки и, высоко поднимая ноги, под бдительным оком немых смотрительниц минут сорок слонялись по комнатам.
— Скромно жили, — заметил Паша, бросая послужившие тапки в деревянную кадку, стоявшую у входа рядом с зелеными скамейками. На одной из них сидел старичок и сосал трубку, но она не разгоралась, зато из куртки, из — под правого его локтя, вилась сизая струйка. Видно, уголек из трубки выдуло прямо ему в карман и ткань задымила.
— Горишь, отец, — заметил ему Паша.
Старичок устремил на Пашу прозрачно — васильковые глаза и встряхнул куртку. Уголек упал под скамейку и зашипел, соприкоснувшись с мокротбой.
— Что сгорит, то не сгниет, — произнес он с серьезным лицом.
— Ну, — огляделся Паша, — что тут еще нужно посмотреть?
— Вы поезжайте в Кочаки, — вмешался старичок. — Не были в кочаковской церкви?
Мы отрицательно поводили головами.
— Там все Толстые похоронены, — сообщил он.
— А сам — то где? — спросил Паша.
— А вот туда, — указал старичок своей трубкой. — Вон указатель.
Мы поблагодарили старичка и потянулись в ту сторону, куда смотрело острие таблички.
Могила Льва Толстого располагалась в конце аллеи, в самом дальнем углу парка, где кончалась дорожка и неухоженный лес сползал вниз по глухому оврагу. Лес стоял пустой, гулкий, как квартира без мебели.
Могила оказалась просто ровным холмиком с прямоугольными краями. Холмик порос травой, и некоторые стебли торчали в разные стороны, как непричесанные космы вокруг лысого затылка.
— У нас тоже так хоронят, — сказал Паша.
— Как — так? — спросил кто — то.
— Ну так. — Он кивнул на могилу. — Кладбища нет. Просто во дворе зарывают.
— Что же, — переспросила Алла, — рядом с домом?
— Да говорю же, вот. — Он показал себе под ноги двумя руками: — Метров двадцать от крыльца.
— Милый обычай, — усмехнулась Алла и оглянулась. — А вот туалет здесь есть, хотела бы я знать?
— Туалет был, мы его проходили, — сказал я.
Мы побрели обратно и опять вышли на перекресток к флигелю Волконского. Направо ровными рядами стояли яблони. На краю сада один на другом тяжелой пирамидой желтели наполненные ящики, кое — где у стволов были разбросаны пустые. Ящики возил маленький трактор с прицепом. Мы взяли по яблоку и уставились на дорожку, куда удалились Алла с Ксенией. В аллее показался молодой человек в костюме и
