Николая Петровича известие о приезде Гарри несказанно обрадовало. В глубине души он не мог себе простить, что поддался на уговоры Маргариты и взял ее с собой в Вольногоры. Приезд Гарри мог наконец-то поставить все на свои места. Вернее, все вернуть на круги своя.
– Риточка, – оживленно говорил он, готовя почву для единственно правильного решения дочери, – я убежден, что Вольногоры не совсем удачное место. Что будет, если твое здоровье ухудшится? Жаль, что я не поехал в какой-нибудь город поюжнее и поинтеллигентнее.
Николай Петрович решил заранее обо всем позаботиться и организовать отдых американца по высшему разряду. После очередной еженедельной беседы с Иноземцевым по делам школы он попросил Ивана Григорьевича задержаться еще на минуту и, придвинув стул поближе к столу, начал заговорщическим голосом:
– Вы, конечно же, помните дочь мою Маргариту.
Иноземцев удивленно поднял брови и молча кивнул. Николаю Петровичу показалось, что он стал слушать очень-очень внимательно. Впрочем, в этом ничего удивительного не было: обвинить Ивана Григорьевича в недостаточном уважении к профессору Северову было категорически невозможно.
– Так вот, – продолжил профессор чуть громче и увереннее, – мне кажется, что она здесь не прижилась. Хандрит постоянно, слова из нее не вытянешь. Вечерами все сидит у себя в комнате, дуется как мышь на крупу, на улицу ее ни за какие коврижки не выманишь. У нее только дом да школа. Точнее, в таком порядке: школа и дом. Все время с учениками проводит. Ей уже пора и о своих детях подумать. Да при такой жизни разве свою жизнь устроишь. Кроме того, не вижу я в нашем городе человека, который мог ей хотя бы приглянуться.
Иноземцев чуть привстал, чтобы усесться поудобнее. Но продолжал слушать с вниманием, почтительно.
– Она ведь у меня одна, – горько улыбнулся Николай Петрович, – она – вся моя семья. Была бы жива моя супруга, было бы легче. Я же все время виню себя в том, что никак не помогаю дочери. Мне кажется, что я ее совсем не знаю. Она слишком долго жила вдалеке от родительского дома, а сейчас, когда я так хочу установить с ней отношения искренние и доверительные, ничего не получается. Полнейшее фиаско! Выходит, что эта дверь передо мной закрыта. Вы сами понимаете, как мимолетна девичья красота. Пройдет год, другой, третий – и кто на нее обратит взгляд? – На этих словах Иноземцев потер рукой щеку. – Поэтому-то я и решил сделать все, от меня зависящее, чтобы устроить ее личную жизнь. Уж коль скоро она сама на себе крест поставила.
– Честно говоря, – наконец-то подал голос Иноземцев, глубоко вздохнув, – ваша дочь не производит впечатления человека, жизнь которого можно как-то распланировать, устроить со стороны, помимо воли.
– Я думаю, вы правильно, справедливо заметили, Иван Григорьевич. Я с вами соглашусь. Она несколько своевольна, непокорна, даже упряма. Но я и не хочу и тем паче не планирую что-либо делать помимо ее воли. Даже напротив, друг мой. Я хочу ей немножко помочь – по-родственному, по-отцовски. Она ведь поехала сюда исключительно ради меня, ради выполнения своего дочернего долга, оставив человека, за которого должна была выйти замуж.
– Маргарита планировала выйти замуж? – прервал профессора Иноземцев, безнадежно махнув рукой, и тут же осекся. В его взгляде читался самый живой интерес, а в голосе появилась неожиданная трогательная хрипотца.
– Почему это вас так удивляет, Иван Григорьевич? – отвечал профессор с плохо скрываемой обидой в голосе. – Маргарита – девушка красивая, умная, порядочная. Получила замечательное европейское образование. Из хорошей интеллигентной семьи. Слава Богу, не бесприданница. Поэтому вполне естественно, что к ней проявляют интерес. И Гарри тоже весьма достойный молодой человек. Они познакомились в Лондоне три года назад. А в позапрошлом году чуть было не поженились. Но там что-то произошло – не мне судить, и их планы изменились. Зато прошлой весной, как раз перед отъездом Маргариты из Лондона, он вновь сделал ей предложение.
– Так она ему отказала? – опять невпопад встрял Иноземцев, изменившись в лице и нервно посверкивая глазами.
– Нет, не отказала. Но и не согласилась. Решили отложить этот вопрос на год. Срок истекает как раз через шесть месяцев. На днях Гарри позвонил, сказал, что приедет в начале лета. Не сомневаюсь, что его предложение останется в силе. Более того, я просто уверен, что он твердо намерен жениться на Маргарите в будущем году. Человек он в высшей степени достойный, обеспеченный, ответственный, с блестящим образованием и завидным будущим. Кроме того, хорош собой – дети красивые будут. Заядлый теннисист, здоровье отменное. Что еще?
– Да, но… – попытался прервать Николая Петровича Иноземцев, но тот так глубоко ввинтился в тему, что достать его оттуда было практически невозможно.
– Ах да, главное забыл. Наш жених Гарри прекрасно разбирается в искусстве, а посему Маргарита с ним не заскучает, всегда будет о чем поговорить, чем на досуге вместе заняться. Между нами говоря, здесь, в Вольногорах, ей по большому счету и поговорить-то не с кем. За Гарри она будет как за каменной стеной. Отец передал ему свое дело – солидную юридическую контору в Бостоне. У Гарри свой дом в Кейп-Коде, прямо на берегу океана. Может, вы слышали про это место. Там как раз неподалеку родовое гнездо семейства Кеннеди. Я там не был, но фотографии видел. Маргарита гостила в Кейп-Код два года тому назад. Пейзажи, должен сказать, красоты исключительной. Белые песчаные дюны и океан. А на берегу – белый дом с пятью спальнями. Чем-то Юрмалу напоминает. Или Палангу. В плане природы, конечно. Вы не были в Прибалтике, друг мой?
– Нет, не бывал никогда, – сухо отвечал Иван Григорьевич. Было видно, что он отчего-то разнервничался. Хоть и пытался улыбаться, но улыбка эта выходила какая-то вымученная, кислая.
– А зря. Упущение с вашей стороны. Непременно съездите, непременно. Когда Маргарита была ребенком, мы каждое лето проводили в Паланге. Да, сейчас там, наверное, уже не то… – Николай Петрович грустно вздохнул. – Что это я все про Палангу и Юрмалу, а о главном забыл. У жениха Маргариты имеется еще и квартира в Лондоне. Купил исключительно на свои, лично заработанные деньги. И район замечательный – недалеко от Гайд-парка. Вы бывали в Гайд-парке, друг мой?
– Скажите, как я могу помочь вам, Николай Петрович? – вновь прервал профессора Северова Иван Иноземцев. Голос его звучал то ли уныло и печально, то ли просто очень-очень устало.
– Ах да, совсем заболтался и забыл о главном. Вы сами понимаете, друг мой, как важно принять Гарри на должном уровне. Не ударить в грязь лицом, так сказать. По достатку мы, конечно же, не ровня ему. Но сделать все, чтобы принять его достойно, – мой отцовский долг, если хотите. Поэтому-то я и дерзнул попросить вас, Иван Григорьевич, дать нам на недельку вашу яхту. Мы сплаваем до Нижнего – в узком кругу, по семейному. Речная гладь, романтика, закаты и рассветы. Помните песню «Как упоительны в России вечера»? Уверен, что Гарри не лопух и воспользуется моментом. А там, Бог даст, все и образуется.
– Да, он не лопух. Лопух не он, – как-то невпопад проговорил Иван Иноземцев, вставая из-за стола и громко отодвигая стул. – Я подумаю. О своем решении сообщу вам на следующей неделе. Извините, но мне пора идти: срочные дела.
Быстро собрал бумаги, крепко пожал Николаю Петровичу руку, непонятно сверкнул глазами и удалился.
Профессор был доволен тем, как лаконично и вместе с тем аргументированно повел беседу с Иваном Григорьевичем. Поэтому в положительном решении нисколько не сомневался. Его воображение даже нарисовало живую и реалистичную картинку, как оно все будет будущим летом, на яхте Иноземцева.
Эх, упоительны в России вечера.
Глава четырнадцатая, в которой пойдет речь про ялик и Фемидушку
Вечером того же дня Маргарита сидела у окна, тихонько разговаривая с Бобиком, мирно урчавшим у нее на коленках. За осень ее любимец раздобрел, оброс густой шерстью и превратился в мягкую шубейку.
Часы на Покровской колокольне проиграли мелодичную музыку и пробили двенадцать. Взглянула на колечко с капелькой бирюзы. Смахнув слезу, подняла глаза и едва не вскрикнула от неожиданности, увидев в окне страдальческое лицо Ивана Иноземцева. Она открыла окно, и он тут же проворно влез в него, не
