Григорьевич вежливо согласился.
И действительно, вид с веранды открывался такой, что дух захватывало. Пожалуй, лучший в городе. Но всем троим было не до местных прелестей и красот. Не сговариваясь, решительно встали спиной к большим витражным окнам. Чтоб ничто не мешало и не отвлекало.
Маргарита протянула Ивану серую папку с щедрыми плодами хакерской атаки. Иноземцев вопросительно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Было видно невооруженным глазом, как расширяются его зрачки и как он, не доверяя больше своему зрению, все ниже склоняется над папкой – в надежде на то, что здесь какая-то ошибка.
Быстро просмотрев содержимое папки, закрыл ее и зажал под мышкой.
– Откуда все это?
– У меня есть друг в Питере, он хакер. Мы сделали маленькую атаку и получили большой результат, – опередил Маргариту Фредерик, довольно поглаживая руки (привычка, свойственная скорее французам).
– Но это еще не все, – решительно вступила Маргарита, не желая отдавать Фредерику пальму первенства в сообщении результатов проведенного расследования. – Мы проработали Гриневицкого, и он поделился с нами схемой воздействия на тебя.
– Кого проработали? – переспросил ошарашенный Ваня, глядя на Маргариту в упор.
– Ты не ослышался – Гриневицкого, – с легкой гордостью отвечала она, скромно опустив глаза и воздушным жестом поправляя волосы. – Судя по всему, он уже сообщил тебе, что кто-то тебя заказал. Причем со всеми подробностями, чтобы ты поверил. Затем были звонки разные с угрозами. Он даже планировал «больно задеть» кого-то из твоего окружения. Надеюсь, это не Елизавета Алексеевна. Затем обещал все устроить. За деньги. Либо за два дома и твою яхту. Яхта ему, кстати, понравилась.
Бедный Иван потерял дар речи. Он смотрел на Маргариту, в ужасе качая головой. Она же ощущала себя в этот момент ветхозаветной Юдифью, проникшей в стан врага и твердой рукой отрезавшей голову горемычному полководцу Олоферну.
– Чтобы завладеть этой информацией, пришлось поплавать в мутных водах канала Грибоедова, – не без удовольствия вставил возгордившийся Фредерик.
Эти слова были лишними. Маргарите совсем не хотелось посвящать Ивана во
– Что это значит? – произнес оторопевший от услышанного Ваня, жадно глотая воздух. Его голос звучал несколько нервно. – В каких водах ты опять плавала?
Деваться было некуда. Пришлось говорить правду. Как говорят британцы, honesty is the best policy[25]. Возможно, они не правы, однако.
– Чтобы получить информацию от Гриневицкого, мы с Фредериком (она намеренно подчеркнула, что была не одна) поехали покататься с ним на катере по каналу Грибоедова. Все это было не зря, потому что мы теперь знаем, что он против тебя затевает. Но когда он стал… наступать, пришлось ударить его и прыгнуть в воду. Нам очень повезло: берег был недалеко и дом старухи-процентщицы совсем рядом.
Не требуя разъяснений по поводу старухи-процентщицы (информацию о старухе он был уже просто не в состоянии переварить), Иноземцев повернулся к Фредерику и, умоляюще посмотрев на него, проговорил:
– Я очень прошу вас оставить нас наедине на минуту.
Великое дело – мужская солидарность. По сравнению с ней, женская солидарность – ничто. Фредерик понимающе кивнул и сразу же вышел, тихонечко закрыв за собой дверь. Маргарите показалось, что у него с Иноземцевым возникла взаимная симпатия – без слов, с одного взгляда.
Фредерик был рад услужить новому русскому другу. Чтобы ему никто не помешал выяснять отношения, он занял оборону у двери. Можно было не сомневаться, что Иван и Маргарита на эти пять минут находились под самой надежной защитой международного посредника.
Реакция Иноземцева не была совсем уж неожиданной. Хотя, конечно же, масштаб и разрушительную силу катастрофы Маргарита предвидеть не могла.
Он был разгневан. Лицо стало красным, как советский флаг на первомайской демонстрации. Глаза – круглыми, как блюдца. Губы до такой степени поджались – как будто совсем исчезли. Скулы заходили ходуном, даже уши его гневно задвигались и задышали.
Маргарита никогда не видела его таким.
Она и представить себе не могла, что он может быть
– Зачем ты делаешь это?! Ты сумасшедшая! Нет, ты просто дура! На катере с Гриневицким! С этим подонком! Ты ненормальная! Я запрещаю тебе! Раз и навсегда! И думать про это забудь. Я знал, я догадывался, что ты способна на безрассудство! Но такое! Я не мог представить такого даже в страшном сне! Ты совсем не жалеешь меня! У меня и так забот полно, а теперь я еще должен постоянно думать о том, какую очередную глупость ты выкинешь! Тебя надо запереть на замок! Тебя надо врачу показать! Тебя просто лечить надо!
Его голос внезапно дрогнул, он замолчал и прижал Маргариту к себе.
Крепко-крепко. Чтобы никто не отнял. Ей показалось, что он дрожал. Или это она сама первой задрожала, а ему лишь передалось?
– Ты до сих пор не хочешь верить, что все это придумала твоя Лиза? – прошептала она с плохо скрываемой обидой в голосе.
– Лиза не моя, – отвечал он мягко, тепло. – И я верю тебе. С ней я разберусь. И с ее дружками тоже… Когда придет время. Но все здесь намного сложнее. Сложнее и хуже. Потому я и прошу тебя больше не искать на свою голову приключений и не играть в помолодевшую мисс Марпл. И никого во все это не вовлекать. Обещаешь?
– Хорошо, обещаю, – проговорила она, еще крепче прижимаясь к милому Ване.
В проеме двери появилось лицо Фредерика. По его отчаянной мимике они поняли, что Николай Петрович закончил разговор и вернулся в гостиную.
Сославшись на срочные дела, Иноземцев сразу удалился. Завернули ему с собой ватрушек. Он не возражал.
– Хороший, должно быть, человек, – многозначительно заметил Фредерик. Николай Петрович на эту неожиданную реплику никак не прореагировал. Маргарита тоже промолчала. Только едва заметно кивнула.
Чай допивали втроем.
«Возмущался-возмущался, а папку с хакерскими распечатками взял, – подумала она. – Эх, не пропало их дело. Не зря декабристы будили заспавшегося Герцена».
Ивана же, пару месяцев как позабывшего, что такое безмятежный сон, с этого дня стала мучить изматывающая, тягостная бессонница. Точнее, этим вечером он заснул на удивление быстро и рано, но через час проснулся – в холодном поту и цепенящем ужасе. Беспокойство за непредсказуемую Маргариту переросло в неотвязную тревогу. Перед глазами живо нарисовалась натуралистичная картинка, описывающая, чем для нее могло бы закончиться плавание на катере с Гриневицким. От этой мысли стало подташнивать, закружилась голова. Чтобы как-то вернуться в нормальное состояние, принял горячую ванну. Выпил виски. Немного полегчало, но все равно на душе было по-прежнему тошно. И очень-очень тревожно.
Что и говорить, присутствие в доме Северовых Фредерика оптимизма тоже не внушало. И дело здесь было не в ревности. Точнее, не только в ней. Бесшабашность Маргариты, помноженная на авантюризм ее британского приятеля, могла привести к совершенно непредсказуемым последствиям.
Слава Богу, хоть здесь все как-то вскоре разрешилось: погостив еще пару деньков, отчаянный Фредерик уехал прямиком в Лондон.
У британца тоже кругом шла голова, но по-хорошему, без паники и глупых треволнений. Полученного адреналина должно было хватить на год вперед. Но главное – надо было скорее садиться писать. Чтобы ничего не растерять. Чтобы не расплескалось ведро, полное ценнейших впечатлений и озарений.
Трудно предугадать, как долго Достоевский будет держать дверь приоткрытой, позволяя ему
