заглядывать в свой мир.
Надо спешить.
Глава девятнадцатая, в которой фейерверки раскрасят небо
Зима в том году выдалась в Вольногорах снежная. Снегу выпало столько, что хоть караул кричи. Каждое утро горожане расчищали дорожки к своим домам, все более походившие на лабиринты, а утром следующего дня вновь находили себя пленниками неуемной снежной стихии.
Приближался Новый год – горячее время для вольногорского курорта.
В прошлые годы в последние декабрьские дни у всех прибрежных дач уже стояли машины с московскими и питерскими номерами, в расцвеченных тысячами лампочек ресторанах города было шумно и весело, а в саму новогоднюю ночь вольногорские фейерверки были видны на много километров вокруг.
Теперь же городские пейзажи до боли напоминали давно забытую картину: счета вольногорского курорта были арестованы. Единственной положительной новостью для горожан стало решение Иноземцева не нарушать установившуюся традицию и провести у себя в доме детскую елку – как раньше – с Дедом Морозом, сюрпризами, фокусами и подарками. Все приготовления шли с присущим Иноземцеву размахом, или, как говорил Николай Петрович, безрассудством. Точнее, высказался он несколько иначе, в свойственной ему образной манере: «Широко шагает Иван Григорьевич и крошит тоже – слишком крупно». Но сказал не в лицо, конечно, а за глаза, без лишних свидетелей.
Овальный зал в доме Иноземцева, предусмотренный для особых торжеств, был заставлен коробками с игрушками, сладостями, фейерверками и прочими атрибутами настоящего новогоднего праздника. В просторном дворе за домом сооружалась «поляна» для зимних забав – с горками, каруселью и даже маленькой железной дорогой, на которой уже был установлен поезд с тремя вагончиками.
Иноземцев высоких заборов не признавал, и его просторный двор, открытый людскому взору, задолго для праздника стал местом притяжения для горожан младшего возраста. Часто на месте действия появлялся сам Иван Иноземцев – разгоряченный, в одной рубашке или с наспех наброшенной на плечи курткой. Его появления всегда особенно ждали: он всякий раз поддавался на уговоры и пускал ребят в дом, помогать. А накануне праздника, когда развешивались гирлянды, из желающих помочь образовалась целая очередь.
На следующее утро жители проснулись от залпов фейерверков, озарявших небо над городом. Никто не сомневался, что это еще один сюрприз от Иноземцева. И редкий горожанин в столь ранний час, превозмогая утреннюю негу, подошел к окну, чтобы воочию увидеть происходящее. И никто не был свидетелем тому, что вниз с горы, к горящему дому на набережной, бежала молодая девушка в расстегнутом нараспашку пальто и деревенских валенках, надетых на босу ногу.
Следователи, прибывшие на пепелище к вечеру этого дня, сошлись во мнении, что Иноземцеву несказанно повезло. По странному стечению обстоятельств пожарная сигнализация в доме была в неисправном состоянии, и у Иноземцева шансы спастись были бы минимальными, если бы его не разбудил верный лабрадор Марсик.
Другим роковым обстоятельством был снег, выпавший ночью. Он не позволил подогнать пожарные машины достаточно близко к дому. Следователи также констатировали, что пожар одновременно начался в нескольких частях дома, но признаков поджога не обнаружили.
Переезд Иноземцева в дальнюю дачу на горе, подальше от сгоревшего дома, вызвал у горожан сочувствие и понимание. Он шел налегке – вынести из горящего дома не удалось почти ничего – в сопровождении верного Марсика. Рядом с ним семенил, чуть сгорбившись, его верный учитель Дмитрий Иванович Цариотов. Случайные прохожие невольно останавливались и провожали Ивана Григорьевича жалостливым, сочувствующим взглядом, а старушки – непременно крестным знамением, как оно и велось испокон веков на Руси.
Ближе к вечеру, когда сумерки уже поглотили заснеженные улицы и проулки взбудораженного города, в дом профессора Северова постучали. Маргарита была дома одна. По привычке прокричала «Открыто» – не отрывая взгляда от окна, смотревшего в сторону набережной.
– Я не хочу, чтобы ты думала обо мне плохо, – трогательный женский голос зазвучал совсем неожиданно. Маргарита повернулась – перед ней стояла Лиза. Она выглядела усталой и подавленной. – Я знаю, что ты мне не поверишь. Мне действительно соврать ничего не стоит, но сейчас я говорю чистую правду. Я не буду скрывать, что действительно хотела отомстить Ване, что никогда не смогу простить его за то зло… Я очень хотела, чтобы он страдал. Но к поджогу его дома ни я, ни Владлен никакого отношения не имеем.
– Мне все равно, что ты скажешь сейчас. Если ты боишься, что я о тебе плохо думаю, можешь успокоиться: я о тебе вообще не думаю. Кроме того, я никогда не поверю, что
– Не хочешь – не верь. Твое право. Не уверена, что правильно делаю, посвящая тебя в эту историю. Это было давно, когда мы учились еще на первом курсе. Мы жили в общежитии, у нас была большая компания, человек пятнадцать. Я сразу, с первого взгляда, выделила Ивана. В меня тогда большая половина курса была влюблена. Но мне не был нужен никто, кроме Вани. – Маргарита насторожилась, а Лиза, не обратив внимания на перемены в ее лице, продолжала: – Я была полностью уверена в том, что и он из той самой половины курса. Как-то я узнала, что его сосед по комнате уехал домой, и пришла. Ивана не было. Я решила сделать ему приятный сюрприз. Но сюрприза, к сожалению, не получилось. Увидев меня в своей… комнате, он не испугался, нет. Он просто сказал, что выйдет на десять минут и чтобы к его возвращению я оделась. Потом он предложил, чтобы мы никогда больше не вспоминали об этом случае. Так оно, собственно, и было. С его стороны, конечно. Но я всегда помнила о том унижении. Но особенно больно было от того, что он отверг меня не ради кого-то, а просто так. Я не была интересна ему даже на полном безрыбье. Потом я вышла замуж за его лучшего друга. В отместку. Отомстила я, правда, скорее себе, а не ему.
Лиза грустно улыбнулась, минуту помолчала, думая о чем-то своем, а потом продолжила – уже более спокойно, без надрыва:
– Мы не переставали общаться все эти годы. Он по простоте душевной знакомил меня со всеми своими многочисленными пассиями, и никто так не радовался, как я, когда он с ними расставался. – На этих словах Маргарита нахмурилась, продолжая слушать Лизу с еще большим вниманием. – Эта боль по-прежнему живет во мне. Я рассказала обо всем Владлену, и он предложил разработать план мести. Он совсем еще ребенок, не наигравшийся в казаков-разбойников. Вот и все, собственно. Мы хотели лишь припугнуть Ивана, заставить его пострадать, чуть-чуть ущипнуть его бизнес. Но – поверь мне – не более того.
Лиза замолчала. Маргарита с ужасом констатировала, что полностью верит ей. Было очевидно, что в этот раз она не лукавила, что каждое ее слово – истинная правда. Вывод был печален: был еще кто-то, неизвестный, – и этот кто-то представлял реальную угрозу для Ивана. Чувство тревоги, теперь еще более основательно укоренившееся в ее груди, каким-то странным образом соседствовало со жгучим любопытством, замешанном на ревности: кто они, эти многочисленные пассии? Маргарита, всегда приветствовавшая лаконичность изложения, в данном случае была бы не против более детального описания. Ей очень хотелось, чтобы эта ее мысль незаметно перелилась в голову Лизы.
– И еще, – продолжила Лиза, видимо, почувствовав, что Маргарита ее понимает, и решив до конца излить свою душу. – Гриневицкий – полный осёл. Хотя, впрочем, все бы удалось, если бы кто-то с крутыми связями не перешел ему дорогу. На Ваню охотится птица очень высокого полета. Я не знаю и даже не могу предположить, кто это. Но это не мы, поверь мне.
Договорить Лиза не успела: в комнату вошел взбудораженный Николай Петрович в сопровождении биолога Аристарха Павловича Оболенского – наэлектризованного, как пластиножаберный скат. Будучи обуреваем эмоциями, Оболенский выглядел по-прежнему импозантным и подтянутым.
Лиза незаметно ретировалась. Возможно, это был тот самый редкий случай в ее жизни, когда действительно хотелось быть незаметной.
Увидев Маргариту, Оболенский обрадовался.
– Риточка, прошу вас, не побрезгуйте нашей компанией. Может, посоветуете нам что-нибудь дельное.
