утвердил необходимые ему «Дополнения к закону о чрезвычайном положении». Эти дополнения позволили правительству ввести новые конституционные законы. Прежде всего был упразднен пост рейхспрезидента. И что бы там ни говорили, Гитлер пришел к власти с помощью удивительно ловкого со всех точек зрения маневра, применив угрозу революции «снизу» в сочетании с тактикой соблюдения «легальности». С помощью этой тактики он сначала устранил оппозицию, затем сосредоточил всю власть в руках одной партии, а если точнее, то в собственных руках.
Так Гитлер покончил с демократической системой. Тем не менее большинство немецких чиновников всех рангов радостно восприняло новый режим и с большой охотой шло на сотрудничество с ним. В этом не было ничего удивительного. Все эти люди были воспитаны в антидемократических традициях, ненавидели республику и мечтали о возрождении великой Германии, которую обещал создать ее новый правитель уже в ближайшем будущем.
Постоянные провокации нацистов надоели Дольфусу, который не желал терпеть у себя под боком пятую колонну. В январе 1934 года он заявил Берлину протест, однако полученный им ответ гласил, что австрийский конфликт никоим образом не подпадает под нормы международного права и по своей сути является выражением «противоречия между австрийским правительством и историческим движением всего немецкого народа». Канцлеру не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к западным странам, и в феврале были подписаны Римские протоколы, в которых Австрия, Италия и Венгрия договорились о сотрудничестве и взаимопомощи.
Берлин попал в щекотливое положение, которое осложнялось тем, что Гитлер не хотел, а вернее, уже не мог успокоить венских нацистов, с помощью которых все еще продолжал надеяться на аншлюс. В то же время Гитлер прекрасно понимал, что при живом Дольфусе ни о каком аншлюсе не может быть и речи. Когда в феврале в Вене началось восстание рабочих и социалистов, крайне недовольных установленным в стране фашистским режимом, снова воспрянувший духом Гитлер воскликнул:
— Наступает наше время! Сегодня я плохо спал, за окном дул ветер и раскачивал фонарь, который, казалось, так и скрипел мне: «Пора, пора… пора!»
Что имел в виду фюрер под «нашим временем»? Возможность силами австрийских нацистов, с которыми тесно сотрудничали имперские спецслужбы, осуществить аншлюс в столь напряженной обстановке? Вполне вероятно.
Однако министру юстиции Австрии Курту фон Шушнигу удалось арестовать путчистов и навести порядок в столице. Обеспокоенный событиями в Вене, Муссолини отдал приказ мобилизовать четыре дивизии и отправить их на перевал Бреннер.
Обо всех этих событиях Гитлер узнал в Байрейте, где пребывал на очередном вагнеровском фестивале.
— Ну все, теперь поздно, — нехотя признал он. — Аншлюс не состоялся! И все же я надеюсь, что провидение не оставит меня!
Больше всего выиграла в этой ситуации Франция, которая вместе с Италией гарантировала нерушимость австрийских границ. Что же касается Германии, то провал венского путча привел к ее политической изоляции, поскольку никто даже не сомневался в том, что нити заговора тянутся в имперскую канцелярию и СД. Тем не менее коалиция против нее так и не была создана, поскольку слишком уж разнились интересы тех стран, которые окружали рейх.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Гитлеру понадобилось всего полгода, чтобы получить неограниченную власть, преподнесенную ему рейхстагом на блюдечке с голубой каемочкой. Теперь в Германии оставалась только одна сила, с которой он был вынужден считаться: старина Рем и его штурмовые отряды. Как всегда, бывший капитан шел напролом, не считаясь ни с чем, — за ним стояла грозная сила почти в 3 миллиона вооруженных до зубов и готовых на все бандитов.
СА и СС не позволят немецкой революции погрузиться в сон; они не позволят тем, кто не участвовал в боях, предать ее на полпути к достижению поставленных целей… Коричневая армия — это свежие силы нации, ее последний бастион против коммунизма.
Подобные заявления не могли не беспокоить Гитлера, который слишком хорошо знал, что представляли собой штурмовые отряды. «Любой человек с инстинктами убийцы и садистской похотью, — писал известный немецкий публицист Эрнст Никиш в своей знаменитой книге «Империя низких демонов», — был в СА на своем месте. Чем более жестоко он себя вел, тем больше его уважали; здесь можно было вволю быть скотом… В СА получали полную свободу все преступные наклонности. Казармы штурмовиков являлись сосредоточением всех мыслимых пороков: тунеядцы, пьяницы, жизненные банкроты, громилы, гомосексуалисты готовили здесь свои самые темные деяния, при помощи которых надлежало «пробудить» Германию. Да и прозвища у них были уголовные: формирования СА в Берлине сами штурмовики называли разбойничьей шайкой и танцкружком, одного из главарей — Револьверной мордой; впрочем, и самого Гитлера за его предосудительную, с точки зрения истинного штурмовика, любовь к оперной музыке, а возможно, и за страсть к позерству презрительно именовали Примадонной».
Конечно, Гитлер прекрасно знал, из каких отбросов состоит СА, давно уже превратившаяся в организацию убийц, но до поры до времени такое положение дел его устраивало. «СА, — любил он повторять, — есть объединение мужчин с политической целью и не есть высоконравственное заведение для воспитания благородных девиц, а союз грубых борцов, которым нечего спотыкаться о каждый труп». Но теперь, когда этот самый «союз грубых борцов» мог сломать шею ему самому, он смотрел на СА другими глазами.
Так и не увидев никаких изменений, штурмовики были крайне недовольны сложившимся положением и все чаще поговаривали о «второй революции» (первой они считали приход Гитлера к власти в 1933 году). Хотя по большому счету ни Рем, ни его окружение ни в какой «второй революции» не нуждались. Как еще совсем недавно сам Гитлер, Рем и его сподвижники пытались навязывать свою волю с помощью обозленных штурмовиков, поскольку считали себя обойденными при дележе добычи, доставшейся нацистам. И вряд ли мы ошибемся, если предположим, что Рем и его компания жаждала власти, возможно, еще большей, нежели та, какой обладали Геринг и Геббельс, а сам Рем видел себя равным Гитлеру в воображаемом им политическом тандеме. Что же касается всех партийных бонз и гауляйтеров, то руководство СА считало их кабинетными крысами и болтунами, которые пробились на самый верх за их счет. Заветной мечтой Рема являлся пост министра рейхсвера и звание верховного главнокомандующего. По его образному выражению, он собирался пришить «пальто к пуговице», пристегнув свои три миллиона боевиков к стотысячной кадровой германской армии. Ненавидевший аристократов, Рем спал и видел во главе армии своих фюреров СА плебейского происхождения, которые должны были заменить аристократический офицерский корпус. «Серую скалу, — любил повторять он, — должен поглотить коричневый поток».
В свою очередь немецкое офицерство с презрением относилось как к Рему, так и к его сброду. Оно намеревалось создать собственную армию, воспитанную в духе лучших прусских традиций, прекрасно вооруженную и готовую к новой мировой войне. Что же касается вооружения, то это, по словам генерала Браухича, было дело «слишком серьезным и трудным, чтобы потерпеть участие в нем грабителей банков, пьянчуг и гомосексуалистов».
Конечно, в этом интересы Рема расходились с планами самого Гитлера, который всегда делал ставку на поддержку генералитета и Генерального штаба. Кроме того, фюрер нуждался в финансовой помощи крупных промышленников и финансистов, которых «социалистические» и «революционные» заявления Рема и Г. Штрассера пугали призраком того, что произошло в 1917 году в России. Гитлер не хотел, да, наверное, и не мог пойти ни против рейхсвера, ни против поддерживающих его промышленников. «Процесс развития от рейхсвера к тотальному военному государству, — утверждал посвященный во многие тайны Третьего рейха президент Данцингского сената Раушнинг, — в котором все жизненные функции нации подчинены
