Пэтти в колледже

— Как, ради всего святого, — поинтересовалась Джорджи, — вы заставили их позволить вам все это сделать? Сегодня я прикрепила три безобидные кнопки, так ощетинившийся от ярости Питерс налетел на меня и сказал, что, если я их не вытащу, он доложит обо мне.

— А мы и не просили, — объяснила Пэтти. — Это единственный способ.

— Вам придется потрудиться, если вы хотите устроиться к понедельнику, — заметила Джорджи.

— C'est vrai,[1] — согласилась Пэтти, спускаясь с лестницы под внезапным приливом энергии, — и тебе придется остаться и помочь нам. Нам нужно перетащить всю эту мебель в спальни и поднять ковер, прежде чем начать красить. — Она осторожно обратилась к первокурснице. — Ты не слишком занята?

— Нет. Моя соседка еще не приехала, так что я не могу устраиваться.

— Чудесно. Тогда помоги нам передвинуть мебель.

— Пэтти! — сказала Присцилла, — по-моему, ты невыносима.

— Я бы очень хотела остаться и помочь, если вы позволите.

— Конечно, — сказала Пэтти любезно. — Я забыла спросить твое имя, — продолжала она, — и я не думаю, что ты бы хотела, чтобы тебя называли Первокурсницей, — это довольно неопределенно.

— Меня зовут Женевьева Эйнсли Рэндольф.

— Женевьева Эйнс… боже правый! Такое я не в состоянии запомнить. Ты не возражаешь, если я стану звать тебя коротко: леди Клара Вере де Вере?

Лицо первокурсницы выразило сомнение, а Пэтти продолжила. — Леди Клара, позвольте вам представить мою соседку мисс Присциллу Понд — она не имеет никакого отношения к экстракту. Она занимается атлетикой и побеждает в забеге на сто ярдов и в барьерном беге, и имя ее попадает в газету в поистине удовлетворительной степени. А это моя дорогая подруга мисс Джорджи Меррилс из одного из старейших семейств в Дакоте. Мисс Меррилс очень талантлива: поет в клубе хорового пения, играет на расческе…

— И, — прервала ее Джорджи, — позвольте представить мисс Пэтти Уайатт, у которой…

— Нет никаких особенностей, — сказала Пэтти скромно, — но которая просто добра, красива и умна.

В дверь постучали и открыли, не дождавшись ответа. — Мисс Теодора Барлет, — продолжала Пэтти, — обычно известная как Близняшка, мисс Вере де Вере.

Близняшка потрясенно пробормотала: «Мисс Вере де Вере» и опустилась на бельевой ящик.

— Термин «Близняшка», — пояснила Пэтти, — используется в исключительно аллегорическом смысле. На самом деле у нее нет сестры-близнеца. Прозвище было ей дано на первом курсе, а причина утеряна со смутных незапамятных времен.

Первокурсница посмотрела на Близняшку и открыла рот, но снова закрыла, не сказав ни слова.

— Моим любимым афоризмом, — произнесла Пэтти, — всегда было «Молчание — золото». Я замечаю, что мы родственные души.

— Пэтти, — сказала Присцилла, — перестань утомлять бедное дитя и принимайся за работу.

— Утомлять? — молвила Пэтти. — Я не утомляю ее; мы просто знакомимся. Замечу, тем не менее, что теперь не время для пустых любезностей. Тебе что-то нужно? — добавила она, поворачиваясь к Близняшке. — Или ты заскочила, чтобы поговорить?

— Просто зашла поговорить, но, полагаю, я зайду снова, когда не нужно будет двигать мебель.

— Ты случайно не поедешь сегодня после обеда в город?

— Да, — ответила Близняшка. — Однако если речь идет о карнизе для штор, — прибавила она осторожно, — я отказываюсь привозить его. Вчера вечером я вызвалась привезти карниз для Люсиль Картер, поскольку она торопилась отпраздновать новоселье, так я уколола им кондуктора, когда залезала в трамвай; а пока я извинялась перед ним, другим концом карниза я сшибла шляпку миссис Прекси.

— У нас есть все необходимые карнизы для штор, — ответила Пэтти. — Речь идет о краске — о пяти банках черной краски — и о трех кисточках, продаваемых в магазине полезных мелочей, и большое тебе спасибо. Прощай. А теперь, — продолжала она, — прежде всего, следует снять эту дверь, а я отвоюю у несговорчивого Питерса отвертку, пока вы вытаскиваете кнопки из ковра.

— Он не даст тебе ее, — промолвила Присцилла.

— Увидим, — ответила Пэтти.

Пять минут спустя она вернулась, размахивая над головой настоящей отверткой. — Voila, mes amies![2] Собственная отвертка Питерса, за которую я лично отвечаю.

— Как ты ее достала? — подозрительно поинтересовалась Присцилла.

— Ты ведешь себя так, — сказала Пэтти, — словно я сбила его с ног в каком-нибудь темном углу и ограбила. Я просто вежливо ее попросила, и он спросил, что я собираюсь с ней делать. Я сказала, что хочу отвинтить шурупы, и причина его настолько впечатлила, что он вручил мне ее без единого слова. Питерс, — прибавила она, — душка, просто он похож на всех остальных мужчин — с ними следует быть дипломатичными.

В десять часов вечера ковер из рабочего кабинета «399» был аккуратно свернут и перенесен в конец коридора наверху, где было бы сложно проследить его происхождение. Все пространство было пропитано запахом скипидара, пол рабочего кабинета «399» сверкал черным цветом, кроме четырех-пяти неокрашенных пятен, обозначенных Пэтти как «островки», которыми следовало заняться позже. Кто бы ни зашел к ним в тот день или вечер, получал в руку кисть, должен был опуститься на колени и красить. Кроме пола, три книжных шкафа и стул из цвета красного дерева перекрасили в цвет фламандского дуба, и оставалось еще полбанки краски, от которой Пэтти настойчиво пыталась избавиться.

На следующее утро, несмотря на сложности с передвижением, вновь воздвигли приставную лестницу, и крепление декоративной ткани было с энтузиазмом продолжено, как вдруг работу прервал стук в дверь.

Совершенно не подозревая о нависшем роке, Пэтти весело отозвалась: — Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге выросла фигура Питерса. Присцилла подло сбежала, оставив свою соседку на лестнице, в затруднительном положении.

— Вы та юная леди, которая взяла у меня взаймы отвертку… — Питерс замер, посмотрел на пол, и челюсть его отвисла в крайнем изумлении. — А ковер где? — вопросил он тоном, подразумевающим, что, по его мнению, ковер находится под краской.

— Он в холле, — радостно ответила Пэтти. — Осторожно, пожалуйста, не наступите на окрашенное. Так гораздо лучше, Вы не находите?

— Вам следовало получить разрешение… — начал было он, но его взгляд упал на обои, и он снова замолчал.

— Да, — сказала Пэтти, — но мы знали, что Вы не можете прямо сейчас выделить человека, который покрасил бы за нас, поэтому мы не стали Вас беспокоить.

— Вешать занавески на стены — против правил.

— Я слышала об этом, — сказала Пэтти приветливо, — и считаю, что обыкновенно это очень хорошее правило. Но взгляните на цвет этих обоев. Это зеленый горох. У вас имеется достаточный опыт по части обоев, мистер Питерс, чтобы понимать, что это не возможно, особенно учитывая, что шторы и портьеры у нас красные.

Взгляд Питерса переместился на туалетную комнату, лишенную двери. — Вы та юная леди, — резко поинтересовался он, — которая попросила меня снять эту дверь с петель?

— Нет, — ответила Пэтти, — полагаю, это была моя соседка. Она была очень тяжелой, — продолжала она жалобно, — и нам пришлось изрядно повозиться, снимая ее, но мы, разумеется, понимали, что Вы ужасно заняты и что в этом нет Вашей вины. Для этого мне и нужна была отвертка, — прибавила она. — Простите, что я не вернула ее вчера вечером, просто я очень устала и забыла об этом.

Питерс только хрюкнул. Он рассматривал угловой шкафчик, висевший на стене. — Разве Вы не знали, — сурово спросил он, — что правила запрещают вбивать гвозди в штукатурку?

— Это не гвозди, — запротестовала Пэтти. — Это крючки. Памятуя, что Вам не нравятся дырки, я установила два крючка, хотя, боюсь, что нужны три. Как Вы думаете, мистер Питерс? Это выглядит