Раздался звонок.
Рекс выпрямился и обнял Джи за шею.
– Мне пора идти, дорогая.
Они поцеловались, и он прижался щекою к ее серебристым волосам, около самого лилового банта.
– Я люблю вас.
– И я тебя тоже.
Он выпустил ее и соскользнул на пол.
– Ну, ладно. Теперь, вероятно, будут чистить и мыть мой храм.
Джи смеялась до слез.
– Да, надо надеяться. А потом укрась его в мою честь белым фланелевым костюмом и синим парижским галстуком.
– Прекрасно, дорогая.
Он вышел, прихрамывая, и стал звать Эмилию. Вошла Суит, чтобы одеть Джи; вид у нее был еще мрачнее, чем обыкновенно.
– Теперь будут печальные перемены, – сказала она, как бы смакуя свои слова.
Она искренне жалела свою хозяйку, но у нее была такая натура, что горе для нее было источником самого большого удовольствия; есть такие люди, которые любят слушать только погребальные гимны и для которых приятнее пойти на похороны, чем на бал.
Взглянув на Джи, она заметила, что в этот день ей можно было дать те года, которые она действительно имела; это редко с ней случалось. Джи потребовала помаду (карандаш и помада были единственными «помощниками» ее в деле сохранения молодости) и стала подводить себе губы, что также было дурным предзнаменованием, так как обычно эти «помощники» пускались в дело только вечером.
– Да, мадам, можем ли мы предвидеть, что готовит нам будущее? – сказала Суит.
– А что такое? – сердито отозвалась Джи.
– Лорд возвратился совсем не таким, как уехал, он стал очень странным.
– Смерть его жены была для него страшным ударом.
– Да, немногие остаются верны памяти на такой долгий срок. Это было бы большим облегчением знать, что нас будут так долго помнить.
Она начала причесывать Джи и с каждым взмахом щетки вставляла какое-нибудь замечание по поводу их жизни в Гарстпойнте.
– Все планы изменятся… какая странная жизнь… совсем точно проснешься после сна… Семь лет… Лорд потолстел… Я спрашиваю себя, что же теперь будет… Опять скитальцы…
– Суит, поспешите, – резко сказала Джи. Тот же самый вопрос мучил и ее:
«Что теперь будет?»
Попросит ли ее Тони остаться и быть в доме? Сначала она думала, что она может рассчитывать на такое внимание с его стороны, но потом убедилась, что он забыл самое значение слова «внимание».
Она должна выяснить этот вопрос не откладывая; если случится худшее и ей придется уехать, Пойнтерс не так далеко. Рекс может часто навещать ее. Но ей будет недоставать его утром и по вечерам, да и всегда.
Она вышла в столовую и застала Тони и Дору за завтраком.
– Тони говорит, что я могу сегодня покататься верхом, – сразу выпалила Дора. – Он будет учить меня ездить верхом и охотиться. Какая радость, что вы вернулись, Тони, дорогой!
После завтрака, когда Рекс со своим репетитором и Дорой ушли, Джи решительными шагами подошла к Тони.
– Мне кажется, что нам надо объясниться, – сказала она.
Пан уже раньше заявил, что он в тот же день уезжает в город, а оттуда – Бог весть куда.
Тони, по обыкновению, молчал, и, когда Джи намекнула о своем намерении вернуться в Пойнтерс, он спокойно сказал:
– Я отвезу вас.
Джи онемела от удивления. Семь лет – более семи лет своей жизни она посвятила всецело интересам Тони, правда, его доверенные и приказчики работали в имении, но она за всем присматривала. И наконец, дети – Дора и Рекс…
Перед ней встал тот памятный вечер, когда Тони приезжал просить ее помощи. Каким он тогда показался ей скучным и отупевшим от горя: она не заметила, что это происходило только от его ограниченного ума.
На самом деле это так и было; он страдал вовсе не оттого, что гнался за какой-нибудь недосягаемой мечтой. Никакой мечты у него вовсе не было, и чувства его просто понемногу онемели; но эта бесчувственность, безучастность вовсе не были результатом пережитого страдания – просто это было благодушное прозябание, без всяких воспоминаний, без определенной цели…
– Благодарю, – ответила ему Джи, встретив его тупой взгляд. – Я скажу Суит, чтобы она укладывала вещи; я думаю, что я могу выехать до чая.
