Она нашла Рекса, и они вдвоем пошли в розовый сад; Джи уселась на каменную скамью, а Рекс растянулся на траве.
– Я возвращаюсь сегодня в Пойнтерс, – сказала она ему.
– Почему? – быстро спросил он.
– Твой отец возвратился, и теперь он присмотрит за вами; так будет лучше.
– Но я не хочу этого, – сказал Рекс, вскакивая на ноги. – Вы слышите, Джи, я не хочу!
«И я тоже», – чуть не сказала Джи; вместо этого, стараясь говорить возможно спокойнее, она сказала:
– Пойнтерс совсем близко.
– Да, но в Пойнтерсе нельзя завтракать в постели, нельзя целоваться вечером, когда идешь спать, и все такое, а это самое главное. Джи, родная, я огорчен, я ужасно огорчен…
– Родной мой, не надо, – умоляла его Джи. Мысль, что ей придется расстаться с ним, была ей невыносима; она чувствовала, что ничто ей не заменит эту задушевную близость, которая установилась между ней и этим ребенком, отдавшим ей всю свою любовь, всю свою нежность.
Она постаралась утешить Рекса описанием их будущих встреч.
– Отец не таков, чтобы мне хотелось остаться с ним, – откровенно сознался Рекс.
– Ты еще не знаешь его.
– Нет, но я думаю о нем, и только это приходит мне на ум.
Позднее, когда они остались вдвоем с Дорой, между ними произошел спор относительно отъезда Джи.
– Джи уезжает, но зато приехал Тони, и, таким образом, равновесие не нарушается, – сказала Дора.
Рекс посмотрел на нее и с убеждением сказал:
– Ничто не может уравновесить потерю того, кого любишь.
– А разве ты не любишь Тони?
– Нет.
– Но ведь это твой отец!..
– Конечно, но это не имеет значения. Дора сдвинула свои тонкие брови.
– Рекс, но это должно иметь значение. Она посмотрела на сжатые губы Рекса.
– Я люблю его, как никого, – сказала она.
– Ты имела время полюбить его, – неожиданно сказал он и больше не хотел спорить об этом.
Все отправились проводить Джи в Пойнтерс. Когда они возвращались, Рекс задержался дольше всех, чтобы еще раз поцеловать Джи, а потом бегом догнать остальных, когда они садились в экипаж.
Оставшись одна, Джи нашла на своей подушке букет из роз, завернутый в бумагу, на которой было написано: «В знак любви от обожающего Рекса».
ГЛАВА VIII
К тому времени, когда Доре минуло семнадцать лет, Рексфорд преобразил Гарстпойнт в такое место, где лишь ели и спали, если только не занимались охотой, стрельбой, рыбной ловлей или каким-нибудь другим, подходящим к сезону спортом. Ему помог достигнуть такого результата друг его, Фостер Пемброк, вдовец, который, как и Рексфорд, любил только самого себя и спорт. Впрочем, у него было одно преимущество перед Тони: он обладал даром слова и был очень начитан. Дора и Рекс любили его и охотно слушали; он постарался привить и им любовь к книгам и руководил выбором их чтения. Правда, часто случалось, что выбор его бывал не вполне удачен и не подходил к их возрасту, но ни он, ни они этого не замечали, да и не могли заметить в таком доме, где правили одни мужчины, а единственная женщина, имевшая в нем влияние, по своим взглядам и понятиям принадлежала к отжившему уже поколению.
Образование Доры и Рекса носило случайный характер; они учились урывками, когда находился подходящий учитель, когда Рекс был здоров и когда у Доры оставалось свободное время от охоты, стрельбы в цель и катанья.
Единственное, чем она занималась серьезно, было пение. Этого потребовала Джи, и она же нашла учителя, который раз в неделю приезжал из Лондона. Голос девушки обещал быть великолепным, и у нее был очень развит музыкальный вкус.
Для Тони она пела что угодно, без разбора; он слушал ее, сидя за стаканом портвейна, и шумно выражал свой восторг, а Пемброк критиковал ее исполнение.
Рекс и Джи имели преимущество в том смысле, что слушали вещи, которые она сама больше всего любила, – испанские песни и романсы Грига, Лассена, Шаминада.
Учитель пения Кавини, приезжавший еженедельно в Гарстпойнт, приходил в восторг от голоса Доры. Он говорил Джи:
– Это божественный голос, вы понимаете, – в нем есть все. За нее не боишься… Какая потеря для оперы! Это преступление, это грех не использовать такой голос!
Джи не спорила; конечно, ее племянница, хотя она была таковой только по усыновлению, не могла петь публично; об этом не стоило и разговаривать.
Рекс спросил Дору:
– Хотела бы ты петь в опере?
