— Знаешь, Скуик, — серьезно говорила она, — волосы у него растут удивительно: не спускаются чересчур низко на шею и не отходят чересчур далеко от висков, и пробор — узюсенький, такие они густые! Он не мажет их брильянтином, а чем-то смачивает, и пахнет от них чудесно — немножко кедровым деревом и немножко повиликой! А его ресницы! Совсем непохожи на девические — густые и короткие! И знаешь, когда его целуешь — он всегда такой прохладный… вначале!
Скуик обычно лежала с закрытыми глазами, когда Тото присаживалась к ней на кровать и принималась обсуждать то, что она называла 'голыми фактами'.
— Бэби, похожий на Ника!.. О, Скуик, ведь ты бы обожала его? Я ни за что бы не стала распускаться раньше времени, как бы плохо себя ни чувствовала. Я заказала бы себе платья с напуском спереди, широкие, но красивые. Помнишь, когда мы были в Лондоне, как злилась тетя Бриджет, когда узнала, что у нее будет бэби? А я так прямо и сказала Нику, что ужасно обожала бы своего.
— Ты сказала это мистеру Темпесту? — простонала Скуик.
— Да… Отчего же было не сказать? Ведь это будет и его бэби.
— А он что сказал? — спросила Скуик (любопытство оказалось сильнее стыдливости).
— Он сказал, что у меня, конечно, должен быть бэби и с такими же зелеными глазами, как у меня. И пусть у него подбородок дрожит, как у меня, когда я смеюсь.
— Der liebe Himmel! — воскликнула Скуик, откидываясь назад на подушки.
— Ты будешь его бабушкой, и мы будем поручать его тебе, когда захотим удрать — мы, наверное, захотим удирать! Ты будешь его единственной бабушкой! Вот-то Верона разозлится! Но дэдди тоже будет любить его, я знаю. Странно, Скуик, что мы так давно не получаем писем!
— Твои родители путешествуют, — заметила Скуик, что не потребовало от нее особых умственных усилий, так как чета Гревиллей уже полгода как путешествовала более или менее непрерывно.
— Конечно, но в путешествиях ведь не атрофируется способность держать перо в руке, — возразила Тото.
Но долго огорчаться она не могла: через час придет Ник.
Он пришел, и вид у него был усталый и расстроенный.
— Мне надо ехать в Рим, бэби, этой же ночью. Я вернусь, как только смогу. Пришлю, конечно, телеграмму. Ты меня встретишь. Сегодня мы пообедаем где-нибудь вместе, потом потанцуем.
Они поехали к Фишеру, обедали там, и все глазели на Тото, которая на время забыла, что Ник сегодня уезжает, жила настоящей минутой и радовалась всей душой.
Ник хотел отвезти ее домой, но она упросила, чтобы он позволил ей проводить его на вокзал: 'Будто мы уже в самом деле женаты; то же такси отвезет меня потом домой; зато я не потеряю ни одной минуточки, которую могла бы провести с тобой. Да?'
В автомобиле они прижимались друг к другу и целовались, как это до них проделывали миллионы людей в этих укромных тряских убежищах. Нечто в этом роде подумал Темпест, когда Тото, смеясь, прошептала у самых его губ: 'Меня никогда еще не целовали в такси!'
Темпест с горькой усмешкой и с нежностью по адресу Тото подумал, что из всех женщин, которых он целовал, она одна могла этим похвалиться!
И она вдруг показалась ему такой маленькой, такой беспомощной, нуждающейся в любви и защите.
Он крепко прижал ее к себе, торопливо заверяя:
— Я вернусь при первой возможности.
Он сговорился с шофером, который должен был отвезти Тото домой, и они рука об руку вошли в помещение огромного вокзала. Локомотив экспресса шумно пыхтел, на платформе толпился народ, прошла с пением и музыкой кучка молодых людей — студентов-чехословаков, в каракулевых шапках, сдвинутых на затылок, с розетками из лент в петлицах пальто.
Тото вдруг задрожала, почувствовав себя чужой, затерянной, и отчаянно вцепилась в руку Ника:
— Я не в силах расстаться с тобой, дорогой.
И раньше уже — раза два — сердце его сжималось тревогой за нее, когда он видел, как глубоко и остро она все переживает; пустяки поднимали целую бурю — то он не успел заехать за ней, как обещал, то Скуик стало хуже, — помнится, это омрачило даже радость свидания в тот день.
Ник крепко обнял ее.
— Крошка моя любимая! Будь мужественна. А то мне очень тяжело уезжать. Позволь мне усадить тебя в такси. Не могу примириться с тем, что ты останешься тут, на платформе, одна.
Но Тото не хотела уходить.
— Хочется побыть с тобой до последней минуты. Любименький, ты, наверное, захватил все, что нужно? Бутылку с горячей водой?
— Никогда в жизни не брал с собой, бэби!
Он засмеялся, стараясь рассмешить Тото, но широко раскрытые зеленые глаза темнели и не улыбались.
— Не знаю… у меня такое чувство… будто 'кто-то прошел по моей могиле', как говорила моя старая няня. Ник, тебе не приходило в голову хоть разочек за те дивные часы, что мы провели вместе… не приходило в голову на одну секундочку, что умри мы — ты и, я, — никто бы не мог помешать нам любить.
Темпест решительно повернулся к ней и сказал очень ровным голосом:
— Послушай, голубка, это не годится! Что за мрачные мысли! Ты просто устала. Я усажу тебя в такси, и ты покатишь прямо домой, а там — бутылка с горячей водой, допустим, и — это приказание! — успокаивающее лекарство, которое Уэбб должен прописать тебе завтра. Обещаешь?
— Обещаю, — ответила Тото.
Ник усадил ее в автомобиль и стал целовать, прощаясь.
С вокзала доносились к ним голоса студентов, которые пели какую-то народную песню, проникнутую тоской изгнания.
Слезы закапали на губы Ника.
Он отшатнулся.
— Тото, Бога ради, не плачь.
У него вдруг явилось безумное желание сказать:
'Поедем со мной' — и, будто угадав его мысли, Тото зашептала:
— Возьми меня с собой! О, возьми меня с собой! — Громко прозвучал колокол.
— Мне надо бежать, радость моя, — заторопился Ник. — Не отпускай меня со слезами. — Улыбнись своей милой улыбочкой. Прощай, крошка моя, достань же лекарство.
— Адрес, твой адрес!.. — крикнула Тото, но он уже скрылся в дверях вокзала.
Такси затрясся в холодной ночи, свинцовая тяжесть легла на душу Тото. Она дала шоферу баснословную сумму, обещанную Ником, и устало взобралась по лестнице: лифт испортился — это переполнило чашу.
В холле было темно; в квартирке царило глубокое молчание.
Она двигалась бесшумно; если Скуик устала, она не станет будить ее, хоть ей и нужно утешение.
Но из-за двери в кухню, чуть приоткрытой, пробивался свет.
Скуик сидела спиной к дверям, в качалке; Тото сразу заметила, что огонь потух, и сказала, стараясь казаться веселой:
— Скуик, дорогая, зачем же ты упустила огонь, это нехорошо, это…
Она замолчала. Какая-то страшная тишина царила в маленькой душной комнате с ее арсеналом пестро расцвеченной глиняной и фаянсовой посуды и крытым клеенкой столом, над которым Тото так часто подтрунивала.
Она подошла к качалке. Скуик сидела спокойно, понуря голову и опустив руку, в которой она держала английскую газету 'Таймс'. Тото вспомнила, что Ник принес ее, сказал, что сам не успел прочесть, но захватил на случай, если Скуик или Тото захотят прочитать.
— Скуик, дорогая, — громким шепотом позвала Тото, — Скуик… — Она опустилась на колени и с безумной мольбой заглянула в доброе, склоненное лицо. — Скуик… прошу тебя… прошу тебя…
Голос ее оборвался, не вставая с колен, она нагнулась вперед; голова ее слегка дергалась, дыхание
