— Ангел ты мой, детка моя, обними меня, — сказал он с глубоким вздохом удовлетворения. — Слышишь, моторная лодка подъезжает. Поцелуй меня скорей — ты меня еще никогда не целовала в тот момент, когда подъезжает моторная лодка.
Позже у себя в комнате он внимательно просмотрел свои денежные записи, которые он вносил в маленькую тетрадь.
Он мог жить на значительно меньшие средства, чем Филиппа, которую он теперь называл Тупенни, потому что как раньше, так и теперь ему не нравилось ее имя. Он нашел возможным внести в банк на имя Филиппы пятьдесят фунтов. Этого ей хватит на некоторый срок. А ему будет достаточно и двадцати.
В этот вечер они танцевали радостные, окрыленные и безмятежно счастливые; письмо было продиктовано и отправлено. Арчи был в спокойном и умиротворенном настроении.
«Вот будет для них пощечина!» — радостно думал он.
А Филиппе, которая в последний раз ночевала в своей розовой с золотом спальне, казалось любопытным приключением, что завтра она начнет новую жизнь.
А когда она уплатит по счетам отеля, она будет зависеть от средств Арчи.
И будет так, как он сказал!
— Этого парня надо бы сдержать, — сказал Форд своей Перри, узнав о поступке Арчи. — Это только показывает, как мало люди понимают друг друга. Я бы сказал, что у Арчи здравого смысла больше, чем у кого-либо другого, но все же человек, который отнесся к доходу в три тысячи фунтов в год как к личному оскорблению, должен быть помещен на долгое время в санаторий.
— Не думаешь ли ты, что некоторые найдут его поступок прекрасным? — осмелилась робко вставить Перри.
Сентиментальная Перри находила в любви Арчи что-то рыцарское и возвышенное. За последнюю неделю красота Арчи приобрела какую-то одухотворенность; он выглядел более чувствительным и значительно менее походил на тип красивого летчика.
— Ты посмотришь, как будет неприятно поражена леди Вильмот, когда ей придется обходиться без орхидей и автомобилей. Держу пари, что ее первая поездка на трамвае откроет им обоим глаза, — сказал Форд с раздражением.
Перри и он благополучно поженились и уехали в Шербург, по пути в Америку, а ни в Арчи, ни в Филиппе не произошло никаких заметных, бросающихся в глаза перемен. Каждый жил в отдельной комнате в маленьких, белых с зеленым, смешных домиках, и Филиппа немного загорела. И когда бы Форд и Перри их ни встречали, они всегда казались веселыми и необычайно счастливыми.
— Она, должно быть, отложила кругленькую сумму, — цинично решил Форд.
Ему знакомы были дешевые рестораны, которые посещал Арчи и которые вечно кормили телятиной и шницелями, причем ни то, ни другое не было первой свежести.
— Я ничего не смыслю в разных нежностях, — с грубой откровенностью сказал он Перри, — и кусок жесткого мяса убил бы мою любовь скорее, чем что-либо другое.
Однако Филиппа и Арчи, казалось, благоденствовали, питаясь студнем из телячьей головки и сезонным салатом.
Вся Ривьера о них только и говорила; они же этого абсолютно не замечали.
— Скандал! — говорили знатные старухи, а мужчины в баре спорили об Арчи и решили, что «он недолго ждал!».
Заработок Арчи несколько понизился, а когда прибыла новая стая посетителей, его дела опять поправились. Он снял обручальное кольцо Филиппы и бросил его в море, и теперь она носила его перстень, который был переделан для нее.
Филиппа все же оставила себе свои жемчуга.
— Милый мой, я получила их, когда все еще было хорошо…
Арчи должен был согласиться, что эта мысль справедлива.
— Как только я разбогатею, я куплю тебе нитку такого же жемчуга, а этот ты пожертвуешь в пользу какого-нибудь приюта.
— О, ты прямо чудный! — сказала Филиппа, безудержно расхохотавшись.
Каким бы неразумным и своевольным он ни был, она должна была признать, что не себялюбие руководило им.
— Я хочу, чтобы ты всецело принадлежала мне, — говорил он ревниво. — Я не хочу, чтобы ты украшала себя подарками других мужчин. Ты моя, и я молю судьбу, чтобы никто, кроме меня, даже на один час, не мог что-либо значить для тебя.
Они обычно были бесконечно счастливы вместе, спокойно и безмятежно счастливы; но бывали моменты, когда малейшая ласка Филиппы доводила Арчи до безумной страсти.
— Ты себе когда-нибудь представляешь, — спросил он ее однажды, — что будет, когда окончится наше долгое испытание… когда мы, наконец, поженимся?
Ее красота сводила его с ума.
— Я люблю каждую частицу твоего тела, — говорил он, лежа на траве у ее ног и глядя на нее полными обожания глазами. — Меня приводит в трепет одно только твое дыхание! Я все в тебе обожаю: и волосы на затылке, которые так блестят на солнце, и тень, которую бросают твои ресницы, когда ты опускаешь глаза. И даже крошечное пятнышко грязи, которое каким-то образом очутилось на твоем носике, кажется мне очаровательным!
Они серьезно поссорились из-за Маунтли, который приехал сюда, невозмутимый и прекрасно одетый, один и с полной готовностью встречаться с Филиппой.
Он был частью ее прежней жизни; они говорили на одном языке. Он видел Камиллу и Джима и всех старых знакомых; он был небрежно любезен с Арчи, которого в душе считал «не совсем саибом — да и как он мог бы им быть, если ему приходится зарабатывать на жизнь танцами?» — а Арчи считал его ловеласом, о чем он подчеркнуто сказал Филиппе.
Она смеялась над ним.
— Нет, дорогой, — сказала она. — Право же, Маунтли совершенно безвредный. Я его знаю уже много лет.
— Маленькая соблазнительница! — пробормотал Арчи, ненавидя Маунтли за его дорогой автомобиль, который он хотел предоставить Филиппе, чтобы выезжать с ней, за обеды, которыми он имел возможность угощать и угощал, за его никогда не покидавшее его бодрое настроение, но больше всего за его восхищение Филиппой у за их очевидную взаимную дружбу.
Арчи безумно ревновал и отчаянно стыдился своего потертого смокинга и вообще своих старых вещей; только он один был на теннисе в белых туфлях с заплатой.
Филиппа и он смеялись над этой заплатой, они даже дали ей кличку… но сейчас это ему не казалось смешным.
Комната Филиппы была вся уставлена цветами, присланными Маунтли. И Арчи узнал, что Филиппа любит шоколад de Sevigne, а также какие-то особенные персики, которые трудно было достать, и которые были очень дороги.
Он ненавидел те минуты, когда Маунтли входил в танцевальный зал и кивал ему, в то время как он танцевал с какой-нибудь из старых «форелей», как называл их Форд, с выкрашенными хной волосами. Но если бы он не танцевал, он не мог бы давать Филиппе на жизнь…
Стояли непомерно жаркие дни; москиты причиняли невыносимые мучения, а в маленьких домиках не было проволочных сеток на окнах.
— Неужели у вас нет сеток? — воскликнул Маунтли недоверчиво, выражая сочувствие Филиппе, когда ее сильно укусил в шею москит. — Скажите на милость, почему вы не живете в отеле? Что стоят прекрасный вид, прелести простой жизни и прочая романтика по сравнению с покоем ночью, с сеткой на каждом окне и обычными удобствами?
Но она не могла объяснить Маунтли истинную причину и сказать: «Видите ли, у меня нет денег, за исключением тех, которые дает мне Арчи, а он очень беден. А брать теперь деньги у Джервэза я считаю невозможным».
Объявление об их помолвке пока не могло состояться, так как судебное решение о ее разводе еще не вступило в законную силу.
