Он толкнул дверь, но, пожалуй, чересчур сильно, потому что она грохнула о стену. Где-то в доме сразу залаяла собака. Какая разница, сказал он себе, все равно его здесь очень скоро не будет.
Закрыв за собой дверь, он неверным шагом пересек прихожую.
Нет, он совсем не пьян — просто слегка навеселе.
Он весь вечер провел в пабе. В компании с самим собой. Он даже мобильник выключил, чтобы не мешал. И думал, думал.
Как он покончит с Кинисайдом. Как потом благодарная и освобожденная Джанин подарит ему свою любовь.
Он так живо представлял себе ближайшее будущее, в таких мельчайших подробностях, что действующие лица даже с ним разговаривали. Правда, иногда слишком громко, если вспомнить взгляды, которые бросали на него официанты и посетители.
Когда подошло время закрытия, он вышел из паба и всю дорогу домой купался в теплых лучах будущего счастья.
А сейчас в довершение прекрасного вечера он приготовит себе горячий тост, попьет чайку, потом отправится в постель и как следует выспится.
Он открыл дверь в комнату и застыл на месте.
В старом кресле, как-то неестественно повернув голову, лежала Джанин. Лицо уже начинало синеть.
На оголенной руке вздуты вены. На полу шприц и вскрытая упаковка.
Хмель тут же выветрился.
Сердце бешено заколотилось, готовое взорваться. Ему показалось, что он дышит сквозь толстое пуховое одеяло. Руки, ноги задрожали.
Он понял, что оказался в ловушке, словно вернулся назад в тюрьму.
— Кинисайд… — вырвалось у него. — Подонок…
Ноги подкосились, он опустился на колени и, как подкошенный, свалился на пол. И зарыдал.
Сначала где-то далеко завыли полицейские сирены, звук постепенно приближался, становились все отчетливее.
Он понял, что это за ним.
Звук нарастал. Они примчатся с дубинками, с оружием, возможно даже с собаками.
Майки медленно встал с пола. Тряхнул головой.
Надо бежать.
Он бросился в спальню, пошарил под кроватью. Вытащил пистолет, сунул в карман пальто. Потом извлек оттуда же старую жестяную коробочку со всеми своими сбережениями, положил в другой карман.
Выскочил на улицу. Вперед его толкал адреналин от страха снова оказаться за решеткой — так быстро он еще ни разу в жизни не бегал.
Сирены становились все громче. Залаяли собаки.
Он обежал квартал в надежде, что темнота и знакомые закоулки помогут скрыться от преследователей.
В надежде, что его не упекут в тюрьму.
Он спасал свободу.
31
Кафе-бар «Интермеццо». Половина десятого утра следующего дня, пятница.
Донован сидел на диванчике спиной к стене и пил капучино. Пета примостилась рядом тоже с капучино. Напротив на табуретах — Нэтрасс и Тернбулл в деловых костюмах и со злыми лицами. От кофе они отказались.
Донован заметил, что Тернбулл чувствует себя не в своей тарелке. Он постоянно крутился, бросал неодобрительные взгляды на посетителей: они, верно, читают европейские романы и либеральный бред «Гардиан» и «Нью стейтсмен». Когда до его уха доносились обрывки фраз, он снабжал собственные наблюдения ухмылкой и еле различимыми ехидными комментариями. Он презирал всех, кто не принадлежит к его застегнутому на все пуговицы миру.
Пета явно наслаждалась неловкостью, которую испытывал Тернбулл. Она сидела очень близко к Доновану, почти касаясь его бедром, но он притворялся, что этого не замечает.
Нэтрасс смотрела прямо перед собой. У нее был строгий деловой вид.
Из динамиков несся альтернативный рок американской группы «Эльфы», отчего Тернбулл кривился еще больше.
Донован, пригубив кофе, поставил чашку на стол.
— Прежде чем начать говорить, — сказал он, подавшись вперед и переводя взгляд с Нэтрасс на Тернбулла, — я бы хотел получить некоторые гарантии.
Тернбулл фыркнул:
— Хотите что-то сказать — говорите, а то я привлеку вас за сокрытие информации в ходе расследования убийства. Это в лучшем случае.
— Я же говорил, зря вы берете с собой сержанта, — повернулся Донован к Нэтрасс.
— Что за гарантии? — сухо спросила она.
— Я хочу предупредить, что люди, которые делятся с вами информацией, делают это совершенно добровольно, без всякого принуждения. Пообещайте, что против них не будет выдвинуто никаких обвинений, которые в своем служебном рвении готов им предъявить ваш чересчур прыткий коллега.
Тернбулл встрепенулся, собираясь возразить, но Нэтрасс посмотрела на него так, что он прикусил язык.
— Уточните, пожалуйста, кого вы имеете в виду, — попросила она.
— Кроме меня, это присутствующая здесь Пета Найт, ее коллега Амар Майах, а также четырнадцатилетний подросток по имени Джамал Дженкинс.
— В этот список входит кто-нибудь еще? — Нэтрасс смотрела на него не мигая.
Он вдруг вспомнил о Шарки.
— Нет.
Нэтрасс перевела взгляд на Пету.
— Договорились.
Тернбулл неодобрительно покачал головой. Пета одарила его нарочито сладкой улыбкой. Доновану показалось, что это расстроило Тернбулла больше, чем договоры с Нэтрасс, читатели «Гардиан» и «Эльфы», вместе взятые.
Донован сделал очередной глоток и начал говорить.
Ничего не утаивая, он рассказал все, излагая факты в той хронологической последовательности, в которой получал сам; поделился и возникавшими у него предположениями. Теперь, когда ситуация вышла из-под контроля, не приходилось выбирать, что говорить, а о чем умолчать.
Пета помогала, что-то подтверждала, что-то поясняла.
Нэтрасс и Тернбулл внимательно слушали. Делали пометки, иногда что-то уточняли, что-то просили повторить.
Закончив рассказ, Донован взял кофе, откинулся на спинку стула, поднес чашку ко рту.
— Остыл, — сказал он и поставил чашку обратно. Потом по очереди посмотрел на слушателей. — Что скажете?
Тернбулл заговорил первым:
— Думаю, следует этого Шарки арестовать и предъявить ему обвинение в серьезном правонарушении. Или он тоже в вашем списке? — На лице отразилось презрение.
— Поступайте с этим мерзавцем как хотите, — сказал Донован.
Нэтрасс удивленно вскинула бровь:
