Донован постарался как можно безразличнее пожать плечами. Кинисайд хотел его ударить, но сдержался и ухмыльнулся.
— Что ж, пусть так. Зато у меня осталось содержимое этой прелестной вещицы. Как думаешь, на сколько оно потянет у серьезных покупателей?
Он приподнял чемоданчик, нежно похлопал по крышке.
Донован рассмеялся бы, если бы положение не было таким отчаянным.
— Ах, Алан, Алан… По тебе впору писать пособие по самообольщению.
Лицо Кинисайда исказила гримаса:
— Что ты хочешь этим сказать?
Донован медленно повернул голову:
— Колин, объясните этому чудаку.
Тот открыл рот, готовый что-то сказать, но не решился.
— Я в курсе ваших дел. Можете смело говорить.
— Алан, никакого препарата не существует. — Хантли не мог скрыть торжества.
— Что ты сказал?!
— И никогда не существовало. — Теперь в его глазах запрыгали еще и злорадные огоньки.
Кинисайд беспомощно переводил взгляд с одного на другого. Он стал похож на попавшего в сеть зверя, который пытается, но не может найти путь к свободе.
— Все было подстроено с самого начала, чтобы тебя поймать, — вбил последний гвоздь Донован. — И у тебя ни разу не возникло ощущения, что тебя водят за нос?
Кинисайд словно лишился дара речи.
— Неужели ради этого стоило делать то, что делал ты? — закричал Донован. — Скольких людей ты погубил! Скольким жизнь сломал! Ради чего, спрашивается? Чтобы вот так закончить?
Кинисайд начал затравленно озираться вокруг. Ему хотелось кого-нибудь ударить, биться лбом о стену, выпустить наружу ярость, грозившую его захлестнуть.
— Все кончено, Алан, — сказал Колин Хантли. — Для тебя все кончено.
Кинисайд стоял с широко открытыми глазами, смотревшими куда-то в одну точку, и видел, как вокруг рушится его мир, который он так долго строил, как замком из песка рассыпается будущее, к которому так стремился. Он на грани срыва, подумал Донован, а может, и перешел эту грань.
С криком, больше напоминающим рык раненого зверя, Кинисайд топнул ногой, раскрыл сумку, судорожно порылся в ней и вытащил пистолет.
— Кончено, говорите? — истерично завопил он. — Для меня?! Что ж, если так, вы все отправитесь со мной. — Он начал водить дулом, остановился на Доноване. — Начнем с тебя.
Донован посмотрел на Кинисайда, приготовился отпустить очередную шутку, чтобы еще больше его уколоть, но вовремя остановился.
На него направлен пистолет, который может в любую секунду выстрелить.
Стало страшно.
Кинисайд заметил это и расхохотался.
— Не такие мы, оказывается, и храбрые, да? Ну что, мистер Хитрожопый журналист, в Бога веришь? Нет? Или да? Тогда, наверное, веришь и в загробную жизнь? И вот-вот узнаешь, есть ли она на самом деле. Лично, что называется, из первых рук. — Он положил палец на спуск. — Правда, стульчик напоминает электрический? Это жертвенный алтарь.
«Электрический стул» — в голове снова звучала песня, в глазах возник гостиничный номер.
Он отогнал видение, посмотрел на пистолет и уже был не в силах оторвать взгляд от направленного на него дула. Оно в любую секунду может выплюнуть кусочек металла со скоростью, которую он не в состоянии посчитать. И это будет последнее, что он увидит.
Это тебе не русская рулетка. Тогда была воля случая — что-то вроде игры, самообмана, чтобы избавиться от боли. Сейчас все по-другому. Он в полной власти другого человека, который распоряжается его жизнью.
И он, Донован, при этом совершенно беспомощен.
Перед глазами поплыли лица-призраки, в ушах далеким эхом зазвучали голоса.
Тошер: «Подумай-ка, Донован, хотел бы ты поменяться со мной местами? Чья судьба лучше?»
Мария. Она испытывала то же самое? То же изумление? То же неверие в то, что это наяву? Ту же беспомощность перед лицом смерти? Бессильный гнев от несправедливости, что у тебя отнимают жизнь, когда ты полон сил и желания столько дать людям?
В голове Джонни Кэш пел о приговоренном к смерти на электрическом стуле, который чувствует страх, только когда видит этот жертвенный алтарь. Видит и в ту же секунду постигает истину.
И Дэвид. Он умрет, так и не узнав, что произошло с сыном.
Умрет, так его и не найдя.
Но он совсем не хочет умирать.
И это правда.
Он смотрел на пистолет. Мир сузился до размеров этого куска смертоносного металла.
За пистолетом — ухмыляющееся лицо Кинисайда, который нажимает на спусковой крючок.
Он прикрыл глаза, а в голове продолжала биться мысль:
«Я хочу жить…»
Но он больше не в состоянии решать.
Он зажмурился в ожидании выстрелов. И услышал.
Один. Второй. Третий.
Он вздрогнул. Глотнул ртом воздух. Странно, а он думал, что будет больно.
Открыл глаза.
На полу перед ним корчился в предсмертных судорогах Кинисайд. Из него фонтаном била кровь.
Он поднял глаза. В дверном проеме стоял человек, которого он никогда раньше не видел. Похож на грязного оборванца. Не старый, но выглядит старше своих лет. У него был потерянный вид, как будто у него отняли все. В руке пистолет.
Человек облегченно вздохнул, когда в Кинисайде погасла последняя искра жизни.
И заплакал.
Поступок, похоже, лишил его последних сил. Он прислонился спиной к стене, сполз вниз и свернулся калачиком на полу. Тщедушное тело сотрясали рыдания.
Медленно, нежно, словно целуя любимую, положил в рот еще горячее дуло и моргнул, обжегшись.
— Остановитесь! — крикнул Донован. — Не делайте этого…
Но человек на полу то ли его не услышал, то ли сделал вид, что не слышит. Он что-то бормотал, но Донован не разобрал. Что-то о синем-синем небе и зеленых лугах. Что-то о любви.
— Не надо!..
Прогремел выстрел.
Майки Блэкмор был мертв.
Откуда-то издалека приближался звук полицейских сирен.
Эпилог
ТАЙНЫЙ САД
Донован отложил кисть, сделал шаг назад, полюбовался своей работой.
Там, где со стены когда-то осыпалась штукатурка, теперь была гладкая, ровная поверхность, на которую он накладывал первый слой краски. Комната сразу стала светлее — появлялась надежда, что скоро будет еще лучше.
