становятся более сильными – как девятый вал на море, а не как мелкие всплески в пруду. Вот и все. А, в общем, ничего не меняется.
Я пытаюсь не думать о том, что Дорис потребовала от Уолтера явиться к ней домой, и он отправился туда с альбомом для эскизов под мышкой, смеясь над моими страхами. Это куда паршивее всех американских горок, что устраивал мне Барли. Мое сердце то подкатывает к горлу, то ухает в пятки, то готово вырваться из груди. И меня мутит. Я старуха, а она молодая. Как я могу с ней соперничать? Этой сияющей стреле желания, этому мосту, вроде того, что находится между «Тейт-мо-дерн» и собором Святого Павла, соединяя прошлое с настоящим, угрожает такой резонансный эффект, который разрушит его и превратит в пыль.
Глава 24
Грейс Макнаб, когда-то Грейс Солт и, возможно, когда-нибудь Грейс Уэллс – видите, как она скатывается все ниже и ниже по алфавиту, – сидела на Харли-стрит в приемной доктора Чандри, хирурга- косметолога, когда туда вошла леди Джулиет Рэндом. Грейс было назначено на пять, а леди Джулиет – на пять тридцать.
Приемный покой выглядел уныло: посередине – большой круглый стол со стопкой нечитанных журналов «Кантри лайф» и придвинутые к нему жесткие стулья. Водопроводные трубы идут прямо по стенам, на которых висят фотографии женщин до и после операции: вначале у этих женщин были странные носы и подбородки, заплывшие глаза и толстые щеки, а потом все они стали выглядеть вполне обычно, а некоторые превратились в удивительных красавиц. Пахло тут старым добрым хлороформом и эфиром. Чандри запаздывал с приемом. Судя по стоящим на мраморной каминной полке часам в резном корпусе из черного дерева с фигурками раненых оленей и лающих собак, сейчас двадцать пять минут шестого. Если Уолтер Уэллс пришел вовремя, он находится у Дорис Дюбуа уже двадцать пять минут.
Гарри Баунтифул сообщит Грейс, пришел ли Уолтер туда вовремя или нет, и о чем шла беседа на этой встрече. Грейс испытывала неловкость, оттого что снова обратилась к услугам частного детектива, но ее толкнула на это ревность, как ревность толкнула ее на попытку задавить Дорис Дюбуа. Лучше от этого не стало, и если тебя терзают сомнения, то гораздо менее болезненно знать, чем: гадать. Потому что, как правило, в твоем воображении все куда хуже, чем есть на самом деле. У такого» человека, как Дорис, у которой самомнение до небес, другие взгляды на жизнь. Неприятная истина окажется для нее сюрпризом, а не подтверждением наихудших опасений. Гарри Баунтифул не убрал из квартиры Дорис «жучки», хотя Грейс перестала; ему платите, когда Дорис с Барли поженились. К чему была продолжать? Барли ведь не вернешь. Узнай Барли, что она устроила за ним слежку, он бы со смеху умер. Ей не хотелось, чтобы к Уолтер узнал. Он не придет от этого в восторг.
– Грейс, дорогая! – воскликнула леди Джулиет. – Как приятно вас видеть. Что вы с собой сделали? Я хочу, чтобы вы взглянули на мой нос. Он, слишком большой, я осознаю эта всякий раз, когда смотрю на чудесный портрет, что написал ваш Уолтер. Что с вами произошло? Вы выглядите просто восхитительно. Лично я считаю, что это секс оказывает такое воздействие, особенно оральный. Ничто так не способствует улучшению фигуры.
– Уолтер пишет портрет Дорис Дюбуа, – тускло проговорила Грейс, – Она его заставила.
– Дорис умеет заставить людей исполнять ее прихоти, – согласилась леди Джулиет – Я уверена, что на самом деле Барли совсем же хотел вас покинуть. Это просто чудовищное невезение, что из всех женщин на свете он столкнулся именно с ней. Это все равно, что наступить на скорпиона, залезшего в ботинок: никто не виноват, но все равно ты вопишь от укуса. Буквально сегодня утром ей хватило наглости позвонить мне и предложить продать мое ожерелье от Булгари, то самое, что Рональд подарим мне, когда родился наш сын. Словно дело только в деньгах. И наверняка заплатить за него должен был бедняжка Барли. Я объяснила, что оно стоит около миллиона, это не какая-то готовая побрякушка, что стоят на порядок дешевле, но и это ее не остановило. Но я поставила ее на место, могу вас порадовать. Бедный Барли, меня не докидает ощущение, что вскоре у него возникнут проблемы. Ему не стоит так швыряться деньгами, идти у нее на поводу. Мэнор-Хаус всегда был довольно жутковатым местом, но сейчас, это, по-моему, вообще сущий кошмар. Единственное, что можно сделать с этими старыми домами, – обставить мягкой мебелью и сделать новую кухню, а жить только в двух комнатах. Главное, чтобы было уютно, а не вычурно.
– Какие проблемы? – спросила Грейс, – Не с «Озорной» ли «оперой»? Бедный Барли!
Она сочувствовала и беспокоилась за него. Это получалось совершенно автоматически.
– Так, некоторые слухи, – ответила леди Джулиет. – Но на вашем месте я бы продала ту квартиру, пока еще поступают алименты, и положила деньги туда, где Барли не сможет до них добраться. Я его нежно люблю, но вы ведь знаете, какой он.
– Да, знаю, – ответила Грейс, и тут появился доктор Чандри, обаятельный, сияющий, с добрым взглядом. Пришла ее очередь идти на консультацию. Леди Джулиет просияла и сообщила, что у нее сколько угодно времени, так что нет никакой необходимости торопиться из-за нее, и в подтверждение своих слов раскрыла номер «Кантри лайф».
Чандри – он любил, когда клиенты называли его просто Чандри, – был не только хирургом, но и скульптором. Каменные изваяния прекрасных дам, как он называл их в своей брошюре, стояли по всему кабинету, украшенные этикетками галерей Токио, Онтарио, Нью-Йорка и Берлина. Женщины, воплощенные в тяжелом блестящем граните. Но больше всего он любил работать с живой плотью. Сотрудничество с другим человеком в поисках красоты – что может быть лучше! Господь наделил его обаянием – он действительно был симпатичным смуглым мужчиной, невысоким и кругленьким, – в каком-то кришнаитском, гипнотическом плане и огромным стремлением одарить своим обаянием окружающих. Перед ним лежала открытая карта Грейс.
– Я что-то не так понял? Дочь миссис Солт, возможно?
– Я – миссис Солт, хотя сейчас меня знают как Грейс Макнаб.
Он взял ее фотографии анфас и в профиль, сделанные во время последнего визита.
– Значит, мне вы не поверили! Предпочли другого хирурга. Он проделал отличную работу, кто бы он ни был.
Чандри был великодушным. Он мог себе это позволить.
– Я ни к кому больше не ходила, – ответила Грейс. – Я просто решила не продолжать.
– В карте ничего об этом нет. Вы не пришли на прием в назначенное время.
– Прошу прощения, – извинилась Грейс. Она совершенно об этом забыла. – Я тогда была в несколько неподходящем состоянии.
Это было через месяц после того, как Барли сообщил, что уходит от нее. Хелен, горничная, обнаружившая Грейс рыдающей в постели, сказала, что ее, Хелен, это не удивляет, что Грейс распустилась, велела ей сесть на диету и сделать пластическую операцию – подтянуть веки и подбородок, купить приличную одежду и сражаться. А вот Эмили, сестра Грейс, сказала ей диаметрально противоположное. Они тогда еще более или менее разговаривали, но это было до суда и приговора. Так вот, сестра велела ей не унижаться, поскольку считала большой удачей то, что она, наконец, избавилась от Барли. Хелен победила, и Грейс отправилась к доктору Чандри. Ну а потом произошли другие события. А в тюрьме ты в лучшем случае можешь обратиться к зубному врачу, если болят зубы. Какая уж тут пластическая хирургия!
– Трудно поверить, что сидящая передо мной женщина – та же, что на фотографиях, – сказал Чандри. – Ваши глаза в два раза больше, кожа упругая, шея гладкая.
Он казался озадаченным. Поискал у нее за ушами шрамы и не нашел. Его голос стал выше на октаву, а смуглая кожа потемнела от прилива крови. Он обвинил Грейс в том, что она журналистка, пытающаяся сделать из него дурака, феминистка-террористка и выступающая против пластической хирургии истеричка. Ей заплатили, чтобы она выдала себя за свою мать, чтобы проверить, заметит он это или нет. Он огляделся в поисках скрытых камер и магнитофонов и настоял на том, чтобы заглянуть к ней в сумку. Грейс любезно раскрыла ее. Там не было никакой электроники, только носовые платки, губная помада, ключи, ручки, кредитные карты и старые рецепты – короче, ничего криминального.
– Другие меня узнают, – увещевала она его. – Леди Джулиет прекрасно меня знает. Она сидит там, в приемной. Может, пригласим ее?
Но Чандри ничего не желал слышать. Он вовсе не жаждал, чтобы леди Джулиет, прекрасная клиентка, присутствовала при этом недоразумении.
– Тогда я была несчастна, а теперь счастлива, – твердо сказала Грейс. – Только и всего.
